Я встречалась с режиссером Стасом Жирковым накануне премьеры «Отелло». Про Жиркова известно: умные постановки, молодой, но маститый. «Маститый» дурацкое, но точное слово — шесть премьер  (не только в собственном театре, по всему миру) только за последний год, как и когда Жирков все успевает, совершенно непонятно. То есть, отчасти понятно:  я брала интервью у худрука и директора Театра Золотые ворота. Опубликовано оно через неделю после разговора, и уже дня три официально объявлено, что  Стас Жирков возглавит академический театр драмы и комедии на Левом берегу Киева. 

2008 год, вы получили диплом и начали работать, актером.  Как случилось, что вы стали не играть, а ставить спектакли?

— Все было довольно органично. Не так, когда ты учишься на режиссера, ни хрена в этом не понимаешь, но как бы — режиссер, — так и написано: «р-е-ж-и-с-с-е-р». Курс, с которого я выпустился, был актерско-режиссерский — знаний чуть большие, чем у просто актерского. 

Я помню, как репетировал в Театре на Подоле. Малахов теперь шутит, что не взял меня в театр актером, и очень хорошо сделал, я должен ему завдячуваты своей карьерой. 

Еще я репетировал в театре «Колесо». Позже мы сделали собственный независимый проект — Ксения Ромашенко, тогда еще моя будущая жена, создала театр «Открытый взгляд». 

В «Открытом взгляде» я был актером плюс у меня были какие-то руководящие функции. Кроме игры на сцене, в 2010-м я выполнял в театре функции завлита. Уже тогда, в 2009-2010 годы, мы уже делали то, что некоторые театры не делают до сих пор. Мы активно вели социальные страницы — мне было интересно продвигать театр. Тогда же я прочитал «Наташину мечту», очень хорошо помню это утро, я до середины где-то прочитал, и понял: это что-то невероятное. 

«Наташина мечта» это?…

— Это мой спектакль, он до сих пор идет. Я помню, как разбудил Ксюшу: «Ты должна это услышать!» Взахлеб прочитал ей всю пьесу. Потом мы сделали читку в театре на 20 минут, и решили  — надо продолжать. И мы стали играть спектакль, и потом я заметил: где-то на пятом спектакле подтянулись критики. Люди начали говорить о спектакле. Потом я получил «Пектораль» за дебют. И сделал вторую режиссерскую работу, «Гуппи», сейчас это «Бракованные люди». После «Бракованных людей» я понял, что на сцене думаю не о том, торможу. В этот момент я ушел из актерства.

А где  проходит грань «думать о том — не  том»?

— Актер думает только за себя. Конечно, хороший актер не может думать только о себе, он подразумевает спектакль как нечто целое,  и он — часть этого целого. Плохо, когда в актере нет эгоцентризма. А я начал думать  обо всех сразу. Это мешает, я стал тормозить на сцене. А играл очень быстрые характерные роли — Хлестаков,  Кочкарев из «Женитьбы». Эти двое — очень быстрая история. За «Женитьбу» я менял две рубашки, они были мокрые. Все построено на движении, на скорости реакции. 

И в тот момент я понял, что хочу… хотя, было и другое, когда я решил, что мне пора уходить из театра, вообще. Был 2014 год, я не видел, что же дальше, у меня не складывался путь в театре, и я довольно плотно занимался ивент-бизнесом. А он приносил очень хорошие деньги — я мог заниматься ивентами,  работать четыре дня в месяц, и просто путешествовать по миру, и ни о чем не думать. 

Что вы организовывали? Концерты?

— Компании, с которыми я работал, Suzuki, Subaru, Oriflame, — это очень крупные бренды. В организации мероприятий любого из них участвовало более 300 человек, а в самом мероприятии — более 700 человек.

Серьезно. 

— Да. Я очень хорошо это делаю — хорошо придумываю, организовываю. И я знаю, что в любой момент, я могу свалить, мне есть чем заниматься. 

А тогда у меня не складывался театральный сезон. И я подумал: ну, наверное, театр все. И на следующий день —  как в сказке, звонок из департамента: «Мы вас ждем на конкурс в Театр Золотые ворота». И я понял, что, наверное, нужен в этом деле. 

Как с вашим приходом менялся Театр Золотые ворота?

— Кардинально. «Золотые ворота» — это театр, у которого были очень крутые куски жизни. У него долгая история, в этом году ему исполняется 40 лет. 

Когда мы пришли, —  а я пришел не один,  — от его большой истории практически не оставалось ничего. Было несколько спектаклей, которые игрались на русском языке. Мы, кстати, пробовали играть эти спектакли. Мы вернули два моих спектакля времен «Открытого взгляда» —  «Наташину мечту» и «Бракованных людей». И потом все понеслось. Мы очень круто начали, в первый сезон выпустили десять премьер. Бесконечно работали, при том, что у нас были проблемы с помещением. Объединение «Пластическая драма», целый скандал, весь первый год ушел на это. И все равно — это был отличный старт, к тому же, что важно — финансово успешный. Нам начали доверять, год назад театру дали статус академического. Мы успешно развиваемся финансово — сумма заработанных театром денег растет, каждый год. 

Что сейчас с театром «Открытый взгляд»?

— Мы остановили его где-то в 2012-2013 году.  Мы начали в 2008 году, в кризис. Все крутили пальцем у виска: «что вы вообще делаете!» А мы продержались пять сезонов, не было еще всего этого независимого театрального сектора, не было онлайн-продаж, социальных сетей. Был ДАХ, но он как раз замораживался. И ДАХ — пример спонсорского театра, были деньги, они и тратились. И это не было историей современных  независимых проектов, которые живут за счет грантов. «Открытый взгляд» — это история группы людей, которые попытались создать репертуарный театр. Мы не сходились-расходились, примерно раз шесть в месяц мы играли  в спектаклях. Происходило все в Могилянке. Мы взяли две «Пекторали», одну за режиссерский дебют,  вторую — за актерский, Антон Соловей, он тут (в «Золотых воротах» тоже работает. 

В какой-то момент мы поняли, что больше не вытянем. Все очень устали, пять сезонов — это немало.

В «Золотых воротах» вы выполняете сразу несколько задач: вы худрук, вы работающий режиссер, вы директор и вы учитель. А у кого учились вы? 

— Мои педагоги — это Петр Иванович Ильченко и Катерина Пивоварова, преподаватели Университета культуры. Я благодарен им за то, что они сделали то, что, к сожалению, у меня не получилось в школе. Они поверили в меня. Катерина Валентиновна к нам пришла очень молодая, и это было круто — она могла нам что-то очень прямо говорить,  это было классно. А Петр Иванович — действующий режиссер национального театра имени Ивана Франка, с громадным опытом, он нам очень круто объяснял вещи, связанные с ремеслом, инструменты и способы. Для того, чтобы понять, как делается спектакль, ты должен очень хорошо знать структуру, и  то, как с ней работать.

Я из того поколения, которое изменило традицию: до нас, если ты из Университета культуры, можешь даже не приходить на прослушивание, бесполезно. Меня всегда это задевало, я ходил на просмотры к студентам  в Карпенко-Карого, и не понимал, почему так. Мы занимаемся тем же самым, мы, может, даже лучше каких-то моментах. 

А что у вас не получилось в школе?

— На самом деле, школой я доволен. В школе было несколько учителей, у которых были очень уж устаревшие взгляды. Моя мама после 9 класса пришла к учителю химии, с которым у меня был конфликт, он был уверен, что мы забираем документы: «вам же надо в ПТУ идти, и вообще один вариант — тюрьма». При том,  что я всегда был читающим ребенком, я с детства читал,  до сих пор очень много читаю, и мой сын много читает. 

Почему вы решили стать актером?

— На самом деле, случайно, клянусь.  До поступления в ВУЗ я ни разу не был в драматическом театре. Я из Черноморска Одесской области, раньше он назывался Ильичевск. Портовый город, активный, веселый, туристический город, который летом увеличивается в два раза.

Я играл в КВН — я хорошо придумывал, выдумывал, говорил хорошо. Стал капитаном школьной команды,  мы достаточно интересно играли. И я понял, что мне это интересно, но мама все время поправляла: «будешь ходить в рейсы. Как  каждый мальчик в одесской области, они все хорошо зарабатывают». 

И первые полгода 10-го класса я проучился в специальном классе морского университета. Каждую неделю ездил в Одессу, и все это было ужасно. В какой-то момент я понял, что не могу этим заниматься больше никогда в жизни. Умолял  маму перевести меня в мой предыдущий класс, и меня перевели. Когда понял, что мама все равно настроена, чтобы я учился чему-то серьезному, просто перестал учиться. Поэтому у меня аттестат очень смешной — украинская литература — 11,  химия — 2. Английский — 12, физика — 6. Четко видно, на какие уроки я ходил, на какие — нет. 

А отчего театр — не знаю. Просто так сложилось, и уже потом я понял: да, я хочу всем этим заниматься. Когда уже поступил, понял, что, оказывается, все, что мне нравится — читать, придумывать и так далее, — это моя учеба и есть. То есть я поступил,  и еще какое-то время ждал, когда начнется какое-то говно. А оказалось, что читать «Отцы и дети» и есть моя учеба! И я начал кайфовать, я стал задротом, ботаном. Я начал упорно учиться, когда у меня есть цель, я к ней просто иду. 

Какой у вас курс сейчас в Карпенка-Карого?

— Не в Карпенко,  я в Карпенко принципиально не преподаю. Первый курс «Культуры», актеры, мы уже сдали первый показ. Посмотрим что из этого будет. Мы их стараемся тоже нестандартно учить, это такой интересный проект дуального образования. Половину времени они проводят в театре, половину времени — в университете, есть педагоги, которые даются университетом, а есть те, которых «назначает» театр. И это классно.

Они в театре как-то заняты?

 — Они присутствуют на репетициях, они могут помочь в гардеробе раздать одежду, могут помочь в жанре «принеси-подай». У меня такой возможности не было. 

Но им не доверяют выйти и сказать «кушать подано»?

— Конечно, нет. Они еще маленькие. У нас в «Золотых воротах» практически нет маленьких ролей. Плюс они должны понимать — чтобы выйти на эту сцену, это нужно  заслужить. Тут работают очень классные актеры,  студенты должны это понимать. Но уже то, что они могут одним глазом заглянуть за кулисы и увидеть, что театр это не праздник, это очень серьезная, иногда до крови работа. Они уже это понимают, и одно только это знание дает им фору, мне кажется. 

Что значит для вас театр?

— Не здание. Для меня театр — это чем-то делиться. Я хочу поделиться какой-то историей, какой-то проблемой. Театр — это волевой акт — я хочу поделиться. 

Что вам интересней ставить? Классику? И какую? Украинскую, мировую? Или современные тексты?

— 85% всех текстов, которые я ставил — современные. Это мой осознанный выбор, и это продолжается. Хотя последний год, как раз был для меня более «классическим» — была и «Дівчина з ведмедиком» в Театре на Подоле, и «В ожидании Годо» в Германии,  в Беларуси была вампиловская «Утиная охота», и сейчас мы ставим вольную адаптацию «Отелло», но это совсем не «Отелло». 

С современными текстами мне интереснее работать —  они неизведанные, ты первый, кто их откроет и покажет. Мне нравятся современные украинские тексты, я их делаю, это и Паша Арье и покойная Анна Яблонская. Театр вообще хорош, когда в нем есть что сказать. Конечно, классический текст в классическом понимании я никогда не ставил. «Утиная охота» или даже «В ожидании Годо» —  это достаточно переформатированные тексты. И в  «Отелло» мы оставили из оригинала всего два-три монолога, а все остальное — не «Отелло». И спектакль, собственно говоря, про фейк.

Про «Отелло» еще буду спрашивать. 

— Поэтому — да, я выбираю современные тексты.

Какие виды театра вам интересны? Документальный театр, синтетический театр, опера?

— Мне часто делают предложения поставить оперу, пока я от них отказываюсь, нет на это времени. Музыкальный театр мне интересен — мне кажется, что моя фактура подходит для этого, эксцентрики много, каких-то фарсовых моментов, я хотел бы заняться музыкальным театром. Если бы я нашел мюзикл, идея которого мне очень понравится, я бы это сделал. Документальным театром я отчасти занимался, мы делали проект со Славой Жилой и профессиональными актрисами. В «Отелло» есть куски документального театра. Документальный театр мне всегда был интересен, просто мне кажется, что он — разный. У нас почему-то сложилось прямолинейное (и часто негативное) отношение к нему. А я считаю, что он как инструмент социально важен. 

Он вообще может как шоу выглядеть. 

— Абсолютно! У нас же — это что-то такое монотонное, грустное и одинокое. А документальный театр может быть каким угодно.

Киевская театральная тусовка, я имею в виду участников, это более-менее единомышленники? Дружественный профсоюз?

— Я бы не сказал, что равномерно дружественная, но очень надеюсь, что наше поколение, поколение условно 30-летних, эту историю меняет, уже поменяло. Тамара Трунова, Максим Голенко, Влада Белозоренко (которая подтягивается к 30-ти, пусть на меня не обижается)… кого еще я могу назвать? Игоря Матиева, Антона Романова., — мы все хорошо общаемся. У нас нет желания раздербанить, растоптать, напротив — есть желание сотрудничать, работать, двигаться вперед. Мне кажется, что в этом наша сила.

Когда-нибудь театр в Киеве станет модным видом искусства?

— Отчасти это уже случилось. Все-таки слишком много пришло людей в театр. Театр пять лет назад и театр сейчас — это две разные ситуации. Я думаю, что нами шаг сделан. Следующий шаг зависит уже не только от нас.

А роль критики в этом какая?

— Популяризировать. Хотя с этим есть вопросы. Как популяризировать, критикуя? Но можно направлять, думать, объяснять. Можно отличить прогресс от регресса, расставить приоритеты.  Думаю, что роль критики в этом велика.

Что для вас в театре недопустимо?

— Лень, это первое, второе — безразличие. Ленивый и безразличный — это  точно не мой театр. 

В последние три месяца в вашей жизни было три премьеры. Или я ошибаюсь, их было больше?

— Сентябрь  — это «Полювання на себе» и «Мы», это Беларусь, Минск. Начало декабря — это «Ожидание Годо»,  Германия. И сейчас «Отелло», «Золотые ворота». Чуть больше месяцев, но четыре премьеры.

Как вы выдерживаете вот такой темп?

— Тяжело. Год был очень тяжелый, очень продуктивный, но тяжелый. За год у меня больше 70-ти часов перелетов, при том что дальше Берлина я не летал. А это всего лишь два часа, а есть рейсы и по часу. В Киеве за весь год я был примерно  три с половиной месяца. Зато я выпустил шесть премьер, был куратором нескольких проектов. 

Год был тяжелый настолько, что на новогодние праздники мы никуда не поехали, а у нас был забронирован отдых в Карпатах. Я не нашел в себе сил.

Для себя я нашел выход — не реагировать ни на что, кроме работы.  У меня есть семья, есть работа, мне не интересно, кому я нравлюсь, кому не нравлюсь, и так далее. Есть люди, которым я могу доверять, которые мне честно скажут: «Стас, это ужас». Или: «Это прикол».  И я их услышу. 

Более того, режиссер  может лучше любого критика разобрать свой спектакль. Если вы сядете с ним и поговорите, он расскажет: «вот здесь лажа, а вот тут я доволен, а здесь опять лажа».

Стас, расскажите об «Отелло».

— Идея наша с Пашей Арье, мы сидели и думали про какой-нибудь классический текст, — а кто такой Отелло? — например. Отелло, — думали мы,  — это человек, который очень отличается от нас с вами, он приехал в эту страну, чтобы сделать для нас с вами что-то хорошее. Но мы его не принимаем по внешнему фактору. Это если коротко и если убрать линию с Дездемоной и остальными. Мы начали думать: а кто в Украине Отелло? И пришли к выводу, что в Украине Отелло — это  Ульяна Супрун. Если вы выйдете на улицу и начнете, особенно с женщинами, разговаривать про Ульяну Супрун, любой ответ начнется с фразы: «Ну шо она не может причесаться нормально? Шо она не може к косметологу сходить? Шо це за недоминистр с рюкзачком?» 

Потом мы стали брать интервью, и поняли, что хотим сделать спектакль не про Отелло или Ульяну Супрун, а про ленту новостей  любой социальной сети. Мир наполнен таким количеством информации, что понять, где фейк—где не фейк (и что такое фейк) очень тяжело. Когда условная  семья собирается вместе и не очень счастливо ужинает, но фотографирует этот ужин, и с улыбками и выставляет в допустим, инстаграм, — это же фейк. 

И мы начали разрабатывать природу фейка. Что такое фейк, как обмануть людей. И у нас набежало очень много разных кусков в этот спектакль. Поэтому от «Отелло»  там сталось только три монолога. Все остальное  —  документальный материал, наши придумки. Там есть фрагмент текста из «Трех толстяков» Юрия Олеши, там есть личные истории актеров, которые участвуют в спектакле. 

И еще мы придумали очень крутую рекламную компанию, которая скорее всего будет изучаться в качестве крутого кейса. Мы сделали провокативные фотографии. Актеры выставляли  эти фотографию, изменив фото профиля. И мы начинали очень сильно ссориться между собой. За 7 дней до премьеры у нас в обсуждении более 1500 комментариев и более 1500 лайков. Более того, в эту ругань включались другие люди.

Не понимая, что вы устраиваете из фейсбука сцену будущего спектакля?

— Да. Мне звонили режиссеры и худруки  киевских театров. Сегодня мы опубликовали разоблачающее видео, поясняющее, что это был фейк. Более того, идея могла  быть в том, чтобы не играть премьеру, вообще никакого спектакля не делать. Объявление о премьере — фейк.

Это очень интересный кейс для изучения. Семь человек без бюджета придумали целую историю. А что происходит в масштабах города? А что происходит в масштабах страны? Что происходит? Мы вообще ничего не знаем. Насколько можно ничего не знать — настолько мы ничего и не знаем. Потому, что устроить панику (или наоборот) на ровном месте сейчас ничего не стоит. Особенно перед выборами.

Политический спектакль? 

— Отчасти. Но, наверное, все-таки не политический, а гражданский. Чтобы напомнить нам всем: ребята, включайте голову.

Текст: Вика Федорина