«Вместе» — это цикл статей Kyiv Daily о людях нашего города. Вместе они создали и делают общее дело. Они не подписывают друг с другом трудовых соглашений, их мало интересуют корпоративная этика и коммерческая выгода. Героев этой рубрики объединяет дело, которое им трудно назвать работой в обычном смысле этого слова. Это фан, это — любовь или попытка противостояния обстоятельствам. Участники новой истории — основатели блога, влога и подкаста АШОШ, просветительской площадки для разговоров о музыке, — академический композитор Алексей Шмурак и электронный музыкант и саунд-артист Олег Шпудейко.
Мы встречаемся в бывшей «Ассамблее», которая за время карантина сменила формат и стала бистро — заведением с вином, винным магазином и закусками. Я прошу Олега и Алексея представиться.
Олег: я — композитор, саунд-артист, у меня нет формального музыкального образования. Я начал заниматься музыкой в 2003-м году, профессионально — где-то лет 6-7 назад.
Кто вы по образованию?
Олег: Айтишник. Какое-то время даже работал в IT-индустрии. Музыка становилась все более и более важной для меня и в результате стала частью моей жизни. То есть моя история — радикально противоположна истории Леши. Он получал музыкальное образование, с детства занимался музыкой.
Вы прошли обратный путь, — говорю я Алексею, — но пока не стали айтишником?
Олег: Айтишником он не стал. Пока. Как мы знаем, Великобритании есть реклама
Алексей: Да, да, да, смешная реклама, — в которой балерина, кажется?
Олег: Да, действующее лицо — 16-летний подросток-балерина. Там написано: «Это Фатима. Следующая работа Фатимы может быть в Сайбере, но она об этом еще не знает». Сайбер — это киберсфера.
Алексей: На самом деле интересная тема предсказуемости или непредсказуемости профессии. Сколько я помню своих родителей, они все время работали на одной и той же работе. Мама всегда — библиотечный работник и научный сотрудник, папа — всегда чиновник, и это не меняется несколько десятилетий. Мой брат получил образование в сфере IT, связанное с медициной. Потом он работал в компании, которая производит юмористические развлекательные ивенты, потом стал снимать клипы. А сейчас он снимает сериалы для телевидения. У меня тоже: если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду получать деньги за статьи, лекции и подкасты, то я бы… Во-первых, спросил бы, что такое подкаст. Их не было в 2005-м. Получается, что я изначально готовился к тому, что есть какая-то вертикальная система, понятная иерархия, в которой сначала я студент, потом я — доцент. Я воспитывался в этом духе, но жизнь оказалась совсем другой.
Распад Советского Союза избавил нас от предсказуемости?
Алексей: Да, и не только распад Советского Союза. На самом деле многие люди, мне известные (мои педагоги, у которых вы тоже берете интервью), — они в общем-то, продвигаются вполне по вертикальному пути (место в консерватории, затем — все больше уважения в обществе). В этом плане у меня получилась такая — немножко кривая дорожка. Иногда эта кривая дорожка кажется офигенно интересной, а иногда — офигенно опасной. Все зависит от того, как посмотреть на эту траекторию. Какой уже месяц локдауна идет?
Он у нас с марта.
Алексей: Более чем полгода локдауна заставляют немного иначе относиться ко всем изменениям. Уже кажется нормальным непрекращающийся тремор возможных изменений, отмен, переносов. К этому постепенно привыкаешь. То же самое касается и профессиональной идентичности.
Я вначале года начала читать книжку профессора Гарвардской школы бизнеса Шошанны Зубофф Surveillance capitalism. Ее все читали и думали, что это она загибает. Теперь, если оглянуться, все думают: «Если бы было так». Как вы встретились?
Олег: Это была моя инициатива. Я в 2013-м начал ходить на концерты современной академической музыки, которую делали Ensemble Nostri Temporis.
Я начал ходить на них, не имея никакого представления о том, что такое современная академическая музыка. Мне было просто интересно, что такая музыка существует, было интересно понять незнакомую музыку. Хотелось узнать, что она собой представляет. Помню, как пришел на концерт, но не мог понять, серьезно это или это шутка. Где здесь подвох. Люди, которые сейчас исполняют музыку, — они всерьез это делают или это прикол? Почему их принимают всерьез и никто не смеется? Почему все сидят с сосредоточенными лицами? Что они извлекают для себя из этой музыки? Я был обескуражен. Это заставило меня прийти на следующий концерт.
И вы, как нормальный айтишник, решили разобраться? — Алексей смеется.
Олег: Я тогда уже давно не был нормальным айтишником, а занимался только музыкой. И не то чтобы зашел в тупик — не совсем понимал, куда дальше развиваться. Когда я был подростком, слушал кучу странной музыки — Coil, Aphex Twin, Kazumoto Endo, Mouse on Mars, которую тогда записывали либо на кассеты, либо на CDR-болванки (которую невозможно было найти в магазинах). Меня всегда интересовало что-то очень странное, что-то необычное — то, что невозможно услышать по радио. Словом, я начал ходить на эти мероприятия. И где-то через год понял, что этот язык для меня уже не является радикальным. Что я начинаю понимать музыку чисто феноменологически. Я начинаю ее понимать — но не понимаю ее контекст. И для того чтобы понять этот контекст, я написал Леше, предложил встретится и поговорить. Так мы и встретились. Леша мне все рассказал вкратце и спросил: «Какой у тебя проект?» Я ответил: «В смысле, какой проект?». Он: «К Шмураку без проектов никто не приходит». И мы начали думать, какой проект нам, собственно, делать.
Леша, как вы отнеслись к Олегу, попросившему объяснить, как все устроено?
Алексей: Это был 2013-й год. Я уже начал сомневаться в Библии (в том, чем я занимаюсь — авангардной нотной академической музыкой) — что это правильно, и нужно ставиться новыми Лахенманами, Фуррерами и так далее. И начал искать иные пути. Тогда я полюбил другую альтернативную музыку — Wandelweiser, о которых я написал статью в Дейли. И я стал искать какие-то другие формы и музицирования, и другие формы отношения к звуку и к музыке.
На самом деле я уже знал про Олега и про его музыку. Я, конечно, очень примерно тогда представлял, что такое электронная музыка (потому что я плохо ходил на занятия к Загайкевич по электронной музыке). Мне приходилось те вещи, которые я пропустил…
Догонять?
Алексей: Да, уже в сотрудничестве с Олегом, и совершенно на другой (в первую очередь, идеологической) основе. Тогда я очень интересовался выходом за пределы нотной практики: то есть чтобы рожать музыку, которая не только полностью соответствует тому, что написано в нотах, а, например, создавать ее в процессе музицирования или в процессе извлечения звуков из какого-то предмета. Это может быть звуковой объект — шумовой, или музыкальный акустический инструмент, который для этого не предназначен, или электронные средства.
Тогда у Олега не было модульного синтезатора.
Олег делал музыку в компьютерной программе, которая практически имитирует аналоговые устройства (— Олег, я правильно говорю? — Олег кивает); но там все это было красиво упаковано в цифру.
Сейчас мои молодые друзья пишут в Ableton биты к рэп-трекам. А Олег тогда брал полевые записи: как звучит мост или река?
Олег: Но мы очень конвенционально использовали звуки.
То есть вы использовали естественный шум?
Олег: Да. Первый проект, который мы делали вдвоем — «Симфония машин», — был построен на шумах и импровизации на рояле.
Алексей: Олег брал полевые записи окружающих шумов, затем их обрабатывал таким образом, чтобы из них вычленялись какие-то устойчивые красивые созвучия, и из этого образовывал какие-то постоянно либо ритмы, либо новые созвучия. На эти либо ритмы, либо созвучия я играл импровизации, рождающиеся по инерции, как джазовые музыканты, идущие «из души».
Олег: Это, кстати, неплохое сравнение, потому что у нас был видеоряд. Вообще, этот проект был связан с видеостороной. Там была Марина Оснач, которая занималась виджеингом. Она для этого использовала кадры из старых советских и некоторых голливудских фильмов, где есть какая-то машинерия, что-то связанное с индустриальным производством, с фабриками. Собственно, «Симфония» — довольно буквальное прочтение.
И как долго длился этот проект?
Алексей: Полгода примерно. Потом мы продолжили всю эту структурированную импровизацию. А через некоторое время нам и этого оказалось недостаточно. Следующее видео, которым можно проиллюстрировать статью, — это видео с проектом, который сделала «Ухо» на «Книжном арсенале». Это перформанс, который назывался «Игра в бисер», это более абстрактная вещь. Если «Симфонию машин» можно очень просто перевести буквально — вот, есть машины. Вот они вместе звучат. То «Игра в бисер» — это что-то очень абстрактное и сатирическое, где художница Даша Кузьмич делает перформанс какими-то простыми визуальными объектами (мелки, доска), а мы на этом фоне музицируем. Честно говоря, сейчас, когда я слушаю «Симфонию машин», я могу вспомнить решения, которые мы принимали, но когда я смотрю «Игру в бисер», я не понимаю, как получались эти звуки.
Олег: У меня то же самое.
Алексей: Был определенный кризис, он продолжался два года, но потом разрешился чисто экономическим образом. Потому что в 2016 году (через 2 года после «Игры в бисер») образовалась «Пленка», и мы начали с ней на регулярной основе сотрудничать…
Олег: Почти как резиденты.
Алексей: Да, почти как резиденты. Мы сотрудничали с двумя кураторами: с Димой Казаковым (он поэт, издатель и руководитель всяких поэтических ивентов).
Kyiv Poetry Week.
Алексей: Да, Kyiv Poetry Week в том числе. И Сашей Андрусик, которая, кроме ансамбля «Ухо», хотела делать какие-то неакадемические проекты. В «Пленке» мы сделали довольно много проектов. С экономической точки зрения это было золотое время. С идеологической точки зрения — это было немного «шумное», быстрое пространство — мы не успевали рефлексировать. Мы делали все новые и новые вещи (они были где-то симпатичны, где-то — странны), но не успевали понимать, чем мы занимаемся.
Обсудить, что это такое.
Алексей: Да.
Олег: Да. И документации не было. Мы делали проект на один раз: люди пришли, посмотрели, послушали — и все. Почему-то у кураторов «Пленки» документация не была, видимо, в приоритете.
Алексей: Это самое важное. Нам нечего показать теперь, и это очень печально. Мы сделали много хороших вещей.
Если вы захотите восстановить работы того времени, вам нужно будет написать их заново?
Олег: Да.
Алексей: Да. Нет аудио-, видео-документации. Это довольно трагически.
Это — хорошая работа над ошибками. И теперь вы этого избегаете?
Алексей: Да.
Что было потом?
Алексей: Документируемые вещи.
Олег: Проект должен встраиваться в одну большую историю, о которой мы можем рассказывать.
Вы еще не подошли к АШОШ?
Алексей: Еще и близко не подошли. Сейчас мы расскажем про 2017-2018-е годы.
Этапы большого пути. Но вы уже тогда двигались вместе и понимали, что у вас есть некое общее дело, и вам интересно делать его сообща?
Алексей: Да. Важно, что именно в результате сотрудничества с «Пленкой» мы поняли, что есть риск делать много крутых, интересных вещей, но при этом не создавать из этого единого нарратива, не сотрудничать с большой аудиторией и не создавать на регулярной основе некий statement. Можно сгореть: вроде как все классно, но ничего не остается.
Олег: Да. Везде рассказываем, но никто этого не знает и не помнит.
Амнезия — это наша культурная традиция.
Алексей: Есть такая проблема, да. Через год, получается, после этого мы решили: а почему бы не попробовать собственными силами не делать что-то на регулярной основе, чтобы каким-то образом и документировать наши собственные проекты, и в то же время создавало некий mind-map (некое представление) о том, что было раньше, что происходит прямо сейчас за углом и так далее. Так постепенно рождался АШОШ.
Кроме АШОШ, у вас есть еще какие-то совместные проекты?
Алексей: Конечно! В конце прошлого года (и я об этом рассказывал в одном из интервью для KyivDaily)мы начали сотрудничество с музеями. Мы сделали два комплекта работ: одну для Музея современного искусства Одессы (в ряде объектов мы отрефлексировали историю одесского современного искусства, историю Одессы, историю музея).
Олег: Здание музея очень интересное.
Алексей: И здание музея в том числе. Это проект, который до сих пор находится в коллекции Музея современного искусства Одессы. И второй проект, который мы сделали, — проект в Национальном художественном музее Украины. Это серия проектов, которая уже называется «Подслушанный музей».
«Звучащие картинки».
В Национальном художественном вы выступили фактически таперами к пейзажу, к натюрморту?
Олег: Не совсем. Мы пытались избегать ассоциаций или художественности образов, которые создавали звуками. Мы пытались расслышать то время, которое было изображено художником. Понятно, что это невозможно сделать достоверно (потому что у нас нет прямых источников). Но пытались быть в этом как можно более точны. И мы обнаружили в этом довольно интересные вещи. Там одна из картин с огромным паромом. Как звучит паром? Но если взять акустическую не визуальную составляющую, то самый яркий, громкий объект этой картины — маленькая чайка, которая летит над паромом.
Алексей: И чайка там еле намечена.
Олег: Во время ресерча мы слушали, как звучит этот паром. В некоторых странах сохранились паромы, есть ютуб-записи. Обычно они никак не звучат, шум реки их заглушает, чайки всегда звучали громче, у них — крик, располагающийся в той же части спектра, что и крик младенца, к которому наше ухо наиболее чувствительно. Яркий и пронзительный звук.
Музейные проекты — разовые или будут длится?
Алексей: Очень важно, что для нас это некая длинная история. «Подслушанный музей» — это будет многолетняя история. Мы уже ведем переговоры с Национальным музеем о том, чтобы сделать следующий зал, но уже с другими принципами — не противоположными, но дополненными. Думаю, что этим дело не ограничится. Мы также работаем с коллегами над созданием проекта, который рефлексирует на тему экологии, в том числе акустической экологии городов. Мы еще точно не знаем — когда и где, но мы точно это сделаем, это будет реализовано в формате какого-то галерейного или музейного проекта. Почему нам комфортнее в последнее время сотрудничать, скорее, с галерейными или музейными институциями? Во-первых, это длинная история.
Там есть что рассказывать?
Алексей: Эта история сохраняется. Она может прокоммуницировать с большим количеством людей. На концерт может прийти 10 человек, может — 200, а может вообще никто не прийти — по-разному, короче говоря, бывает. И тут есть некий нарратив, который можно рассказывать. О музыке тоже можно рассказывать, но не всегда это имеет смысл. А тут, получается, у нас есть экстрамузыкальные или внемузыкальные смыслы, о которых можно говорить всегда и везде — в интервью, в беседах на радио и так далее.
Еще что важно? В этом есть возможность более глубокой рефлексии. В музыке тоже есть возможность рефлексии, но для этого нужно обладать очень большим количеством общих смыслов (это не всегда возможно). В этом плане у нас с Олегом было несколько периодов, как мы объединяли наши музыкальные смыслы.
Например, прямо сейчас в чисто музыкальном жанре у нас общих проектов нет. Я думаю, что это абсолютно логичное развитие.
То есть музейный проект — это такие немузыкальные штуки, в которые музыку вы буквально — приносите? Реконструируете, деконструируете, да?
Алексей: В том числе, да.
АШОШ — это подкаст?
Алексей: Это платформа, которая реализуется.
Для чего вам нужен АШОШ?
Олег: В первую очередь, это попытка соединить очень разные способы говорения о музыке (потому что, собственно, мы с Алексеем очень разные люди). Когда мы начали сотрудничество, нам было очень трудно найти общий язык. Для общения необходимо найти общий словарь. Людям из академической музыкальной тусовки и, допустим, из тусовки электронной или аматорской музыки трудно говорить. То есть если встретятся в одном помещении человек, который пишет драм-энд-бэйс и человек, который пишет современную академическую музыку (саунд-артист), то им трудно будет найти общий язык. И, мне кажется, что главная проблема, которую мы пытаемся решить, — проблема отсутствия коммуникации. За счет того, что у нас разные перспективы, разные бэкграунды, разные словари, у нас есть возможность говорить о разных музыках, но на языке, который, был бы понятен и музыкантам-аматорам, и не отталкивал бы профессионалов.
Алексей: То есть АШОШ — это вербальный и дискурсивный мост между различными тусовками, языками поколений и так далее.
Какие сильные качества друг друга вы используете? Кто за что отвечает?
Олег: Это определяется, во-первых, чисто техническими навыками, и, во-вторых — коммуникативными навыками. Я, например, человек очень интровертивный, а Леша экстравертивный и, соответственно, то, что касается промоушена, коммуникации, — большую часть на себя берет Леша. И с тем, что касается грантов легче работать Леше, у него больше опыта в добывании институциональной поддержки. Мне кажется, это очень удачное сочетание. Я могу долго и плавно работать над какими-то легкими техническими вещами, в то время как Леша может очень эффективно коммуницировать.
А есть такое что-то, что неприятно и нудно делать, но делать все равно надо — что вы делаете по очереди?
Олег: Подготовка влога, например. Это скучная техническая работа и подготовка материалов. Мы стараемся делить ее поровну. На это уходит довольно много времени, и это не самая интересная работа, но ее нужно делать.
АШОШ можно назвать такой работой, которая вам приносит не только удовольствие, но и еще позволяет на что-то жить?
Олег: Пока нет, но я на это надеюсь.
То есть у вас обоих есть личные отдельные работы?
Алексей: АШОШ активно растет. Этот рост можно оценить как позитив, это чуть выше, чем то, что мы ожидали. Когда мы в марте сделали платформу АШОШ, в какой-то степени это была наша защита от covid. Мы понимали, что огромное количество того, на что мы рассчитываем — концерты и сотрудничества — накроется. Так и случилось. Но АШОШ может интегрироваться — мы можем вести лекции, мастер-классы, можем сотрудничать с живыми музыкантами и так далее. АШОШ — это интегрируемая история: она началась, как история защиты от конца света, но в результате она оказалась практически.
В чем видите развитие — будете что называется проводить «осознанное слушание и разбор»?
Алексей: У нас были интервью. Я, например, приглашал на интервью академического пианиста и композитора.
Олег приглашал на интервью двух электронных музыкантов, один из которых делает генеративную музыку коммерческого направления, другая — независимый композитор.
Мы с этим работаем, но мы более эффективны, когда что-то разбираем сами. Как интервьюеры или как хост — нельзя сказать, что это самое эффективное использование времени АШОШ.
Олег: В целом у нас — образовательный вектор. Мы вполне вписываемся в формат западного edutainment — совмещения образования с развлечением.
Тем более что его здесь нет.
Алексей: Да. Кстати, у нас была не то чтобы дискуссия… мы обсуждали, как назвать АШОШ, можно ли назвать его «медиа». Я понял, что «медиа» — это то, что должно сопровождать, быть соединяющим элементом.
Мы — в большей степени — просветители-эссеисты, нежели журналисты-критики. Очень важный момент, о котором важно сказать: мы не занимаемся музыкальной критикой ни в каком смысле — ни в смысле серьезного музыковедения, ни в смысле «Этот желторотик выпустил недоработанный альбом. Как он смеет?»
Почему? Во-первых, потому, что это просто не наша сильная сторона, а во-вторых, что гораздо важнее, — это не то, что нам интересно.
Музыкальная критика — это все-таки позиция, в которой у тебя есть некая идеология, которую ты доносишь путем ругания кого-то одного и хваления чего-то другого.
У нас это бы не сработало: во-первых, у нас разные идеологии (мы действительно разные люди), во-вторых, так получилось, что соединение наших характеров больше работает на нейтральной ноте, чем на ноте идеологически окрашенной. Допустим, мы вместе не очень любим Любомира Мельника, это правда. Но, если бы мы начали его ругать, это было бы просто «жалюгідно». Вот когда Люба Морозова пишет пост, где объясняет все про Мельника, это выглядит адекватно. У нас все же разная ниша.
Олег: Даже те треки, которые нам присылают, — мы рассматриваем с точки зрения именно образования — как можно работать со звуком, какая может у него быть форма.
Как вы видите идеальное развитие АШОШ?
Алексей: Во-первых, рост патронажа, что очень важно для нас. Это финансовый стимул.
Олег: В первую очередь нам важно выйти на окупаемость — чтобы все форматы, в которых мы работаем, стали полностью окупаемы. Чтобы деньги, которые мы получаем, нам все покрывали. Это не идеально, но это то, чего бы хотелось достичь. Об идеале в долгосрочной перспективе мы не думали.
Алексей: Почему? Мы думали. Не знаю, стоит ли это говорить публично, но мы думали и о других форматах — чтобы некоторые из наших материалов позже превратить в издание.
Олег: В книгу, да. Но это то, что планируем сделать в не очень далёком будущем. В результате должна быть какая-то точка, к которой все должно привести. И эту точку — я для себя пока не сформулировал.
Алексей: Тут есть важный момент: нас уже пытаются интегрировать. С нами пыталось подружиться (правда, без особых успехов) одно крупное украинское радио, чтобы мы делали для него подкасты. Я думаю, что постепенно другие ресурсы будут понимать, о чем мы, то есть ожидать от нас именно того, что мы можем дать. Также я очень хотел бы (в принципе это тоже происходит), чтобы музыканты, по крайней мере среднего уровня по количеству слушателей, хотели с нами говорить, присылали бы нам треки. Это, пожалуй, то, чего нам не хватает.
Олег: Занять нишу, которая сейчас в Украине отсутствует — edutainment, которая говорит о серьезной и несерьезной музыке простыми словами: касается творчества современных академических композиторов и поп-исполнителей. Было бы круто, если бы мы рассматривали произведения современных украинских композиторов и того же Монатика. Чтобы эта ниша была занята нами — это был бы идеал. Было бы хорошо, если бы у нас появились конкуренты, но пока, к сожалению, здесь пусто.
Алексей: Тут надо подчеркнуть еще одну очень важную вещь. Я не знаю, как в других сферах неакадемической музыки (Олег может прокомментировать электронную музыку: ambient, trance и так далее), но в академической музыке я вижу очень большую герметичность говорения. Условно говоря, я не вижу, чтобы композиторы, или музыканты, или дирижеры (акторы этой сферы) захотели бы простыми, доступными словами поговорить с прогрессивной молодой аудиторией.
Мы объясним вам, что это было.
Алексей: Да, да. В этом плане даже те медиа (которые появляются) или инициативы (publicity) — они все равно говорят не о «нашем». То есть это не то, чем занимаемся мы. Тут очень важно, что мы, АШОШ — кроссекторальные, несмотря на то что мы интеллигенты, иронические интеллектуалы. Мы можем поговорить и о танцевальной музыке. Мы можем поговорить про академическую музыку. Мы можем поговорить про старинную музыку.
Про Монатика я запомнила.
Олег: В аматорской музыке существует другое — то, что об этой музыке в принципе не говорят дальше того, что понравилось / не понравилось, зашло / не зашло, прикольно или нет. Дискурс там практически на нулевом уровне. Хотелось бы планку дискурса повысить.
Но вы же понимаете, что вы первопроходцы?
Алексей: Тут даже не в том дело, что мы первопроходцы. Тут было бы круто — это к вопросу об идеальном развитии, — чтобы, например, через год-полтора такой деятельности люди бы уже воспринимали нормальным это междискурсивное говорение.
Олег: Возможно, был бы некий фестиваль как реализация, как неоспоримый факт. То есть фестиваль, который бы учитывал совершенно разную музыку, которая бы включала в себя дискуссии между музыкантами академическими и не академическими — это было бы круто.
Алексей: Возможно, это сейчас сделают в клубе Кирилловской. Это меня поразило. Я даже не был к этому готов психологически: пришел туда как в клуб, а оказался на концерте как в филармонии с абсолютно академической рассадкой. Возможно, в ближайшее время различные украинские пространства будут это делать.
Олег: Суть в том, что, возможно, эта самая мультидисциплинарность и кроссекторальность — станут не просто модным трендом, а способом реализации (то есть люди начнут из своих нор выползать и делать что-то на грани и между). И АШОШ может стать вербализатором подобных инициатив.
Разбор полетов устраиваете после каждого выхода подкаста?
Алексей: Послеподкастов — точно нет.
Олега: А после влогов — да. Мы просим аудиторию дать отзыв, какую-то критику выпуску. Мы прислушиваемся к ним. К примеру, первый выпуск новой серии по «Краткой истории музыки».
Мы получили критический отзыв от нашей дизайнерки. Мы учли ее слова.
А что она вам сказала?
Олег: Она сказала, что ей не хватало сегментов, где мы были бы в кадре вдвоем. Даже если кто-то из нас молчит, то это воспринимается как возможность для диалога, важна какая-то реакция на лице.
Попытка прогноза для всех нас (АШОШ, артистов, музыки, «клуба на Кирилловской»). К концу года мы…?
Алексей: Конец года будет меньше, чем через два месяца.Слишком маленькая перспектива. Во-первых, все зависит от того, будет ли второй локдаун. Реальный второй локдаун может заставить тех, кто надеялся на то, что сейчас все закончится и мы снова вернемся к предыдущей жизни, более всерьез отнестись к онлайн-концертам, к рекординговым стратегиям. Кстати, у меня сейчас есть серьезное желание заняться рекординговыми стратегиями — делать музыку, ориентированную на то, что ее записываешь и слушаешь, а не исполняешь и вживую посещаешь концерт.
В этом плане АШОШ — в достаточно выгодном положении — ничто не мешает нам записывать. Разве что если запретят электричество, тогда да, это остановит. Но пока этого не случилось, мы будем выпускать и влоги, и подкасты, я буду писать статьи. Все будет хорошо.
Леша, пока Олег занимался своим альбомом Madrigals, у вас была отдельная какая-то работа?
Алексей: До того как начался локдаун, у меня были довольно серьезные музыкальные планы (должно было быть два или три альбома). Частично все это отменилось просто потому, что прервались экономические и технические возможности. Частично я какие-то вещи пересмотрел. Я стал ценить более органичные вещи. Я сейчас делаю музыку в разных направлениях, которая действительно моя (то есть которая связана с моими желаниями, с моей историей). В следующем году будет несколько моих «музык», скажем так, но они будут гораздо больше исходить из моей стороны. Один проект — большой фортепианный. Его будет играть один из героев интервью недавних (Антон Барышевский). Будет другой проект («Секретный сад»), связанный с переработками моих старых песен и добавлением к ним семплов из классической музыки. В общем, разные будут проекты. Но тут тоже прослеживается природное сходство. Олег, получается, постепенно все больше уходит в мифологию, в внемузыкальные смыслы. Конечно, с другой стороны, никакой по-настоящему абстрактной музыки не существует, как бы не мечтали Пьер Шеффер и Пьер Анри после Второй мировой войны.
Скажем, треки Олега шести-семи-летней давности (например, Sway, Sway, которая суперпопулярна в Spotify) — о них можно поговорить языком эзотерики.
Наоборот, его нынешний альбом — я всерьез собираюсь для Kyiv Daily написать на него рецензию, причем не перепечатку с плохим переводом, а прям серьезный разбор. Получается, что Олег движется из, условно говоря, гиперфеноменологического (чувственного, эмоционального) в сторону… Ну вот, скажем, есть информированное исполнительство, а у него, получается, информированное сочинение музыки, что, скорее, характерно для классической музыки.
Информированное сочинительство.
Алексей: Та музыка, которую я сейчас делаю, — она не абстрактна и не поверхностна В принципе сейчас приятно делать вещи, которые пронизаны культурой. Возможно, это старость?
Что вам дал АШОШ, кроме удовольствия, кайфа и так далее?
Алексей: АШОШ дал регулярность и ощущение собственного присутствия в потоке коммуникации. По сути, это компенсация, противостояние ощущению бункера — когда все закрывается, нет социальных связей, невозможно никуда поехать, выступить и так далее. Это своего рода компенсация этих нехваток.
Олег: Если что-то происходит, оно позволят сохранять более здоровое расположение духа. Мне это дало больше знаний. Для выпусков влога мы готовимся. Понятно, что это поверхностный ресерч, но это повод еще раз перечитать что-то. Мне всегда интересно читать о музыке, это мое хобби. Когда есть какой-то проект, и ты над ним работаешь, трудно найти время на чтение.
А это одна из проектных задач.
Олег: А здесь, получается, ок, отлично, это делать нужно.
Алексей: Я бы сказал, что для меня АШОШ — это способ картографировать реальность. С каждой новой статьей, с каждым новым подкастом и так далее ты постепенно заполняешь реальность и истории музыки, и нынешнего пространства музыки.
Для себя я таким образом визуализирую реальность — как в ретроспективном, так и прямо сейчас, и это, правда, важно. Ты начинаешь понимать свое место на карте, место твоего соседа и так далее, особенно во время чудовищных социальных и политических потрясений, когда тебе постоянно говорят: «Покинь свою нишу».
Система координат?
Алексей: Да, создание системы координат. Понятно, что она движется, но она есть. Ты понимаешь, от чего отсчитывать, с чем можно сравнить и так далее. Это прям очень важно.
ФОТО: Ксения Гладушевская-Попова
Текст: Вика Федорина
