Матвей Вайсберг рассказывает о том, как пленэр Республики Монмартр привел его к серии работ «Чужие дома».

…Начну с того, что я никуда не собирался, мне написал Олег Пронтенко-Мазур: «Меня пригласили в Шауляй на плэнер, я показал устроителям твой каталог (к слову о пользе каталогов!), они загорелись, хотят пригласить и тебя. Не хотел бы ты?…». Был конец июля, я не понял о чем речь, подумал, это планы на следующий год (ведь так обычно и бывает),  — Конечно, давай в следующем году спишемся. «Нет-нет, сейчас!».  «Сейчас» — это буквально прямо сейчас,  пленэр в августе. 

Все началось совершенно спонтанно, причем это была такая спонтанность, когда все складывается один к одному, как паззл, как бусы, — обстоятельства переходят одно в другое, но и подходят друг-другу  — наилучшим образом. Я свободен, сын уехал в лагерь, сроки поездки подходят идеально. 

Словом, происходит странная и прекрасная фигня: у меня свободны именно эти четыре дня, все складывается само-собой, мы едем. 

И эти четыре дня если и не изменили мою жизнь кардинально, встряхнули точно. Моя жена Ира после этой поездки пошла учиться на искусствоведа, сейчас у нее сессия. 

А теперь по порядку: это не первый мой литовский пленэр, я уже рисовал в Каунасе, в Пожайслисе. В Шауляе не был. Мы (Олег Пронтенко, его жена Валя Гаркаленко, я с Ирой) ехали на машине организаторов, трое суток в дороге — это или сближает, или совсем наоборот. Нам было комфортно друг с другом. 

Приехали, Галерея Laitai, знакомимся. Хозяйку Галереи  зовут Янина Алисаускиене. Ее заместитель —  Ричардас Якутис, бывший священник, публицист, отличный рассказчик. Оба — обаятельные, умные.

Состав  художников интернациональный: литовцы, латыши, две художницы из Швеции. И мы. Меня встретили как звезду. Мне не так часто приходилось быть звездой… нет, я знаю себе цену,  но внешние проявления меня обычно удивляют. Но в этом приеме все было очень тактично. Деликатно. 

Это одна сторона — внешняя.  Другая — то что я увидел, я увидел благодаря людям, которые меня пригласили. Без них не было бы моего цикла. 

Лестничная галерея, вероятно, была переделана из бывшего Дома культуры, но очень хорошо переделана. По духу все тут напоминает наши «Дукат» / Educatorium. Начинается пленэр-фестиваль «Республика Монмартр», в результате пленэра, дело обычное, — оставляешь устроителям свои картинки. Нам надо было оставить одну в дар городу Жагаре, еще одну — Галерее, которая нас приняла. 

Я рисую свои «Семь дней» — условная задача пленэра: «синий и еще два цвета». Все не слишком ее придерживаются, но я следую этим условиям: синий, черный, и еще два цвета. Но и это — очередное совпадение: я ведь мог начать не «Семь дней», что-то другое рисовать, не имеющее непосредственного отношение к библейской (читаем: еврейской истории).

Мы работаем, мы общаемся, все хорошо, все душевно. 

На второй день едем в Жагаре — тот самый городок, которому полагается в дар одна из картин. Спрашиваю, чем город знаменит. «Вишнями и ликером», — отвечают.  Приезжаем, высаживаемся в центре.

Я смотрю на дома и понимаю, что попал внутрь шагаловских картин. Причем они такого же цвета, Шагал ничего не выдумал. Словом, мы попадаем в местечко. Только вот  я чувствую, что мне там нехорошо. Я не мистик, и все же факт: меня оглушило. Я стою в самом центре старого еврейского города, у меня четкое ощущение пустого города. Я одернул себя: это будний день, город дачный, тут и нет «обычной» городской жизни. Нахожу табличку, читаю и понимаю: 2 октября 1941 года в том месте, где я сейчас стою было убито три тысячи евреев. 

В этом городе  с 1495 года жили евреи,  в документе 1731 года о указано, что Жагаре заселен «одними евреями и украшен «хорошими домами». Теперь тут нет ни одного еврея. В домах живут какие-то люди. «Хорошие дома» стали чьими-то, чужими домами. 

На каждом доме висит табличка — дом (здесь был жилой дом, здесь — магазин, имена—годы жизни…) И так всюду — табличка, дом, табличка. Чистая неприкрытая драма. Ощущения — жуткие. В парк, где убили еще 10 000 евреев, я не пошел.

Я смотрел на эти дома, и внезапно понял, осознал, услышал,  как пою «Варнечкес», песню, которую мне пела бабушка. Со мной это приключилось впервые. Это было очень кинематографично. И память, и мои предки-литваки, и все это очень-очень связано, все снова  — не случайно. 

На следующий день мы отправились на выставку в синагоге (в городе как в анекдоте, две синагоги — красная и белая, похожи друг на друга. В одной спортзал, в другой — галерея, в ней выставка), и я, человек неверующий понял, что не могу войти с непокрытой головой. И снова странным образом у меня с собой оказалась кипа, я взял ее в дорогу случайно, и сейчас вернулся за ней в автобус. 

Поездку в Жагаре организовала устроитель нашего пленэра, директор галереи Laitai Янина Алисаускиене,потом она рассказала мне что воспитывалась тут же, в детдоме, Бывшем еврейском доме, где всех убили. Когда она начинает рассказ — плачет. Помнить — это ведь нелегко. Многие предпочитали бы не ворошить.

Янина  и Ричардас — это одна часть моей истории, человечная. Вторая — эти дома в Жагаре. 

Так все, одно за другим, складывалось и переплеталось, нанизывалось,  как бусины на нитку, которые нанизываются друг за другом в идеальной последовательности. Так родилась моя серия «Чужие дома» —  еврейские дома, в которых нет евреев. Я стоял там и думал, что мне важно это сделать.

Я вернусь в Литву с «Чужими домами» (серия состоит из восеми работ, семь метровых, одна полутораметровая. Думаю, что возможно допишу в нее графику) в следующем году. 

Удивительные вещи с нами случаются: разговоры о моей следующей выставке начались сразу же. Плюс еще одно совпадение: 2020-й будет годом Виленского гаона. И я с «Чужими домами». Я невероятно благодарен моим новым друзьям в Литве и Киеве. Иногда получается так, что мир устроен правильно.