У видавництві «Друкарський двір Олега Федорова» вийшла книга оповідань та есе Ігоря Померанцева. З дозволу видавництва Kyiv Daily публікує уривок із неї. Але спочатку – цитата автора.

…Поезд из Львова в Киев прибыл в шесть утра. Вокзал встретил песней «Знову цвітуть каштани». На перроне стояли солдаты на костылях. Через полчаса я приехал в гостиницу на Подоле. В семь завыла сирена воздушной тревоги. Я спустился в бомбоубежище («сховище»). Там уже были коллеги-американцы. Я попробовал перевести им стихотворение киевского поэта Семёна Гудзенко:

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
                                                      (1942 г.)

Получилось коряво, особенно слово «хрипит». Американцы вежливо похвалили. Наверху уже вовсю лилась кровь. Я сидел и сочинял заметку. Два первых предложения придумал. «Комендантский час. Ночной Подол.». 

10.10.2022

Уривок

ДЕНЬ ПЕРЕМОГИ 

Предположительно, это будет синопсис пьесы. Почему синопсис, а не сама пьеса? Никому в голову не придёт писать, к примеру, синопсис стихотворения. Оно не нуждается в «кратком изложении», поскольку изначально адресовано самому пишущему. Рабочий стол поэта, даже если это коленка, состоит из долгих ящиков. Они надёжно хранят лирические завещания, часто никем и никогда не востребованные. Но пьеса, в отличие от стихотворения — не последняя воля, а текст, предназначенный театру, лучше конкретному театру. Увы, я далёк от театрального сообщества. Так что ограничу себя синопсисом. 

История, которой я намерен поделиться, случилась в феврале-марте 1953 года, и я заранее прошу простить меня за сентиментальные ноты, без которых трудно обойтись в воспоминаниях о детстве. Итак, мой отец, уроженец Жмеринки Пинхас Палтинович, в конце февраля 1953 года в чине майора демобилизовался из армии по состоянию здоровья. До демобилизации он с начала войны (июль 1941 г.) служил в армейской прессе. Последним местом его (нашего) пребывания был Забайкальский военный округ. Всей семьёй мы переехали в областной центр в Украине, где жили родственники моей матери Светланы Ивановны. Я хорошо помню, что конец февраля в украинском городе показался мне летним месяцем после забайкальских морозов. Отец сразу же по прибытии пошёл в областную газету устраиваться на работу. Его грудь была увешана орденами и медалями. Главным редактором газеты был тогда человек по фамилии Щепко. Он принял отца дружелюбно, пообещал подумать, и отец вернулся домой в хорошем настроении. Шли дни, от Щепко не было никаких вестей. Рано утром 6 марта радио объявило о смерти Сталина. Я помню, что мать рыдала, и что отец первый раз в жизни назвал её «дурой». Тогда же от него я впервые услышал слово «тиран». В полдень отец при орденах и медалях снова пошёл в газету. Вечером он не вернулся. Позже я узнал, что произошло в редакции. Отца на работу не взяли, и он отказался покидать помещение, пока его вопрос не будет решён положительно. Он забаррикадировался на чердаке. Его уговаривали выйти, но он стоял на своём. Так прошли сутки. Щепко приехал к маме и повёз её в редакцию: уговаривать отца выйти. Мать прихватила с собой котлеты и хлеб. Не знаю, как она передала отцу еду, но точно помню, что она сказала ему: «Держись. Я с тобой». Он держался. В понедельник 9 марта Щепко принял участие в пленуме обкома партии и после этого приехал в редакцию с обкомовским пайком: горилкой, сухой колбасой, красной икрой и конфетами «Ведмедик клишоногий». Не откупоривая бутылку, он пришёл к отцовскому дзоту и на всю редакцию закричал: «Пиня, Пиня, перемога! Я не мог сказать тебе раньше: в МВД уже были списки евреев на высылку. Если б я взял тебя, ты бы туда попал. Всё, Дальний Восток отменяется. Давай, спускайся». Отец молчал. Баррикаду из старых подшивок развалили. Отца нашли на полу. Он умер от разрыва сердца. 

Занавес. 

СПАСИБО ЗА СЛЁЗЫ 

Воюющая Украина начинается в Румынии. Румынские приграничные дороги забиты фурами с вооружением. Ракетами? Гаубицами? Танками? Свою национальность они скрывают под прорезиненной тканью цвета хаки. Фуры уступают дорогу автобусу с полдюжиной поэтов из Германии, Израиля, Австрии. Мы едем в Черновцы читать стихи. Так здесь принято: читать стихи в сентябре. Не все поэты согласились приехать: время беспокойное. Нас предупреждают: «Возможно, в городе нет воды. Комендантский час начинается в 23.00». 

Из Ясс в Черновцы мы ехали на автобусе пять с половиной часов. Наконец, приехали. Вода есть. Наша гостиница на улице Ольги Кобылянской, в пешеходной зоне. «Располагайтесь. Здесь безопасно». Утром меня будит чеканный солдатский шаг и крик ротного: «Слава Украине!». Рота отвечает: «Героям слава!». Рядом с нашей гостиницей казарма теробороны. Получается, что постояльцы — тоже военный объект. 

Утром прогулка по городу. На воротах военного госпиталя табличка: «Кафедра медицины катастроф». Два года назад её не было. На воротах парка объявление: «В Летнем театре плетём маскхалаты «кикимора» для наших солдат». Объявлений в городе много: во дворе музыкальной школы на листке бумаги написан адрес ближайшего бомбоубежища (сховища), на дверях поэтического Центра Пауля Целана нарисована стрелка: бомбоубежище в 150 метрах. Всё это на украинском языке. 

Он всюду. Кажется, в городе-полиглоте русский выключили. На нём говорят разве что беженцы из Харькова и Мариуполя. Я спрашиваю, на каком языке говорят солдаты на фронте? Мне отвечают: на украинском и русском, но ночью все переходят на украинский, чтобы не принять врага за своего. 

Захожу в ресторанчик, утонувший в зелени, не ресторан, а филиал рая. В райском меню два сорта вина: Пино Гриджио и Кьянти. Леонард Коэн безучастно поёт о бездонных поцелуях. 

Покупаю местные газеты. В них много некрологов, особенно в «Молодом буковинце»: «Дiтки залишилися без тата», «Був прикладом (примером) для братiв». На центральной аллее кладбища много свежих могил с фотографиями солдат. Героям слава! В парке прохожу мимо маленького павильона компьютерных игр. На стенке крупными буквами написано: «Поможем освободиться от реальности». Может, зайти? 

Вечером немецкая поэтесса читает стихи. Её переводит черновицкий профессор-германист. В середине чтения она начинает плакать. У профессора дрожат губы. Зал тоже плачет. В конце вечера к поэтессе подходит женщина: «Дякую за ваші сльози». 

Мне немного обидно за стихи. Ну при чём здесь слёзы? 

И. Померанцев. Моё первое бомбоубежище /— К. : Друкарський двір Олега Федорова, 2023. — 216 с