В Театре Ивана Франка прошла премьера «Пер Гюнта» в постановке Ивана Урывского.
Генрик Ибсен понимал, какую головоломку предложил сцене, и сомневался, что его горой и пьеса «могут быть поняты за пределами скандинавских стран». Норвежский романтик ошибался. Театр полюбил этого странника и хвастуна. Режиссер украинской постановки Иван Урывский рассказал Kyiv Daily о том, почему Ибсен, какой (отрицательный, положительный, современный, мифический) его Пер Гюнт, ибсеновской философии и чувстве Вечности.
Расскажите, почему Ибсен?
― Я давно к нему присматривался. В студенческие годы это были «Гедда Габлер» и «Кукольный дом». Я давно раздумывал, какие его пьесы нужно поставить обязательно, он входил (и входит) в ТОП-десятку моих любимых авторов. Но мне всегда казалось, что он какой-то тяжеловесный, что его очень сложно пробить, «охватить».
Потом я встретил «Пера Гюнта», — а эта пьеса совершенно выбивалась для меня — по тексту, по стилю, по истории из других ибсеновских пьес. Скажу честно, я прочитал «Пер Гюнта», и сначала вообще ничего не понял. Но поскольку это сказка, мне сразу же показалось, что это очень театральная история. Пару лет я с ней носился, «Пер Гюнт» у меня каким-то образом прорастал внутри. Я как-то в Одессе думал начинать работу над ним, но не срослось. И вот ― постановка в театре Франко. Как-то я назвал пять пьес, к которым хотел бы обратиться, среди них была и «Пер Гюнт». Оказалось, эту пьесу хотел ставить Данченко, Пер Гюнта должен был играть Богдан Ступка. То есть эта пьеса уже жила в этом театре, как его собственная история. Я люблю такие вещи, когда случаются мистические совпадения.
На самом деле «Пер Гюнт» — это вызов, который я бросил себе сам. Я рискнул, понимая, что у меня может не получится поднять и рассказать эту невероятную пьесу. Мне интереснее брать неподъемные вещи. Мне кажется, что эта история цепляет, и если ее как-то осознать, а ведь ни с первого, ни со второго раза она не поддается пониманию, — может произойти важное.
Сначала начинаешь ее думать, разрабатывать, потихоньку складываться какие-то картинки, появляется психология, история становится более понятной. Это — большая литература и великая пьеса и с любым большим текстом вот так и нужно поступать — осваивать. После работы с такими пьесами ты ощущаешь, как они начинают в тебе что-то менять — твои мысли, тебя самого. Особенно «Пер Гюнт» — в нем открывается безумная философия, взаимоотношения человека с собой и с миром. Освоение такого материала — это определенный вид кайфа.
Ну и еще сработала интуиция. Мне показалось, что Ибсен сейчас интересен не только мне, а еще и актерам и зрителю.
А какой он — ваш «Пер Гюнт»?
― Долгое время для меня он был отрицательным — частично он такой и есть на самом деле. Пер Гюнт — специфический тип героя. В наше время такие все более и более актуальны. Потому что время больших героев, которые спасают мир, борются за правду и справедливость и так делее.. — потихонечку угасает, настает время маленьких героев, обычных людей, живых, уязвимых.
В ходе работы над постановкой я начал сопереживать ему, как и любому, кто находился бы в ситуации Пер Гюнта. Да, Пер находится между раем и адом, но, мне кажется, очень много людей в нашем мире существует именно так.
Как-то давно я смотрел мультик «Пер Гюнт», у меня сложилось устойчивое соотношение его с каким-то мультяшным персонажем, мы даже в спектакле старались это проявлять. И такие люди вызывают симпатию. Мы их встречаем каждый день. Мы ведь в каком-то смысле и сами — пер гюнты.
Ибсен очень интересную штуку написал: мы видим героя в разрезе всей его жизни. Любая история жизни ― от младых ногтей до старости ― всегда цепляет. Особенно история человека, который пережил много всего… разного.
Можно поставить еще целую пьесу из того, что мы вырезали, а это примерно 50 процентов от исходного текста. Я как первый зритель спектакля влюблялся в Пер Ганта постепенно, и начинал в нем видеть в себя. Когда он начинает заплетаться в паутину, ты начинаешь понимать, что, может, не он один виноват в этом, а кто угодно — окружение, мама, отец. Для меня Пер Гюнт остается «маленьким человечным человеком», это в нем притягивает.
Удивительным в вашем спектакле для меня было то, что Пер — не вневременной герой академической пьесы, а близкий нам человек, может, даже лишенный гендера. То есть я ассоциировала с Пером Гюнтом и себя. Вы специально добивались этого?
― После одного из допремьерных показов я понял, что, возможно, этот персонаж будет попадать во многих людей, хотя до прогонов я даже не думал об этом. А потом, после каких-то отзывов, меня начала догонять мысль: да, жизнь Пера может «попасть» во многих — в женщин, в мужчин. У нас его роль играет один актер, хотя там напрашиваются целых три. Но это тоже часть концепции, потому что «Пер Гюнт» ― не про возраст. Он ― про время. И артисты средних лет играют эту роль с центральной точки жизни своего героя. То есть мы можем в Пере представить себя и 20 лет назад и и 20 лет вперед. Спектакль «Пер Гюнт» мы начинаем с середины, а потом возвращаемся в детство. Это был важный момент ― разобраться скорее во времени, нежели в возрасте. Все-таки возраст в театре ― это условная вещь. Мне кажется, это история одного человека, и интереснее провести эту «жизнь» с одним артистом — мне, режиссеру и артисту, ― от юных его лет и до его смерти.
Конечно, я думал про двух или трех главных героев, но решился возложить все эти бесконечные монологи на одного артиста.
А как вы выбирали эпизоды? Как вы решали, что оставлять?
― Это все решалось в процессе. Когда я получил распечатанный вариант пьесы (пьесу переводили еще для Данченко), то увидел огромную стопку текста, сначала немного испугался. Я очень люблю сокращать пьесы, но тут я решил максимально сохранить структуру. Потом, правда, я от этого отказался. Первое действие мы примерно сохранили, хотя много вырезали. Первое действие ― более сюжетное, это история сына и матери. Мне захотелось сохранить чистоту их отношений и сделать маму более объемной. Все-таки она играет в жизни нашего героя немалую роль. Она ― его основа, он ― продолжение мамы. Мама ― это и есть Пер Гюнт. Поэтому я оставлял маме все ее монологи, которые были в диалогах (мы их переделали в монологи).
Когда я взялся за второе действие, понял, что там идут бесконечные разговоры, философия, очень крутые сцены (когда Пер общается с обезьянами). И вот там мы начали сильно все сжимать. У меня внутренний хронометраж держался — часа два, — я не очень люблю томить зрителя — чтобы делать длинный спектакль, нужно очень хорошо знать, чем держать зрителя. Во втором действии тематически сцены повторялись (то там Пер Гюнта обокрали, то там), и мы из трех сцен сделали одну. Концептуально это — скорее женский спектакль. Мне изначально было важно, чтобы был Пер Гюнт и все женщины ― чтобы сохранилась линейная дорога от матери до Сольвейг в финале. И в какой-то момент мне показалось, что это реально женская пьеса. Все основные сцены Гюнта связаны с женщинами. Мы, интуитивно понимая, какая сцена нужна для движения сюжета, начинали вот так форматировать пьесу. Из огромной пьесы мы сделали свою историю, но на основе текста, сюжета «Пера Гюнта».
В пьесе около двухсот персонажей. У вас сколько авторов задействовано?
―А у него очень интересно написано: сначала идут персонажи, потом начинается шум веток, травы, птичий крик и еще что-то. Я написал для переложение для 15-и человек, набрав команду, я примерно понимал, кто кого будет играть. Но уже в процессе репетиций что-то менялось, что-то добавлялось. Можно было больше актеров задействовать, можно было — меньше. Если «Пер Гюнт» ставится в театре, ты можешь сделать из него хоть моноспектакль, хоть балет на 100 человек, хоть оперу. Я думал, перебирал ― и остановился на таком составе. Врача психбольницы мы аккуратненько вырезали, и отдали кусок этой сцены королеве троллей. Я понимал, что мне 15 человек хватит с головой, чтобы рассказать историю.
Каков был «рабочий» контекст? Что вам помогало? Что вас двигало в этой истории? Ваш круг чтения очень изменился?
― В самом тексте есть вся философия, ее мне хватило с головой. Пьеса поменяла не круг чтения, а… восприятие мира. Фраза «Быть самим собой» ― очень популярна в наше время, и это важно. Мы часто ее используем. Надо всегда оставаться самим собой. Но в «Пер Гюнте» Ибсен предлагает некую альтернативу существования — читателям и зрителям. И вот про эту альтернативу и ее грани ты начинаешь задумываться иначе. Что это значит — «быть самим собой»? В переводе там написано: «Быть довольным собой», но это совсем широкий коридор, куда человек может войти и там остаться. Потом это назовут «эгоизмом».Через призму Пер Гюнта «быть довольным собой» означает наслаждаться миром без правил. То есть нет граней дозволенного, ты делаешь все, что хочешь и будешь довольным собой. Тогда ты понимаешь, какую таблетку лучше выпить ― красную или синюю. Мы всегда становимся перед таким выбором, особенно в юном возрасте, когда у нас есть два пути: или пойти учиться в университет или забить, гулять и наслаждения жизнью. Два эти вопроса, две грани ― мирообразующие для человека. Мы находимся между полюсами «быть собой» и «быть довольным собой». Поэтому эти мысли, эти тексты меня заставили подумать про жизнь, проанализировать свои прожитые 30 лет и позавидовать (может быть) тем, кто выбрал дорогу по концепции «быть довольным собой».
Это ― сложный выбор в жизни, который мы делаем в основном подсознательно. Я не понял до конца, какую Пер Гюнт выбрал дорогу для себя. Все-таки в спектакле мы делаем акцент на том, что он был довольным собой и не понял себя. В диалоге с Мастером звучит его очень простая фраза, но она цепляет: «Как все запутанно и сложно, когда нам рассказывают, что такое быть…». И Мастер говорит ему: «Пока ты сам не осознаешь это, никто тебе это не скажет». Я подумал: мы ведь не осознаем как мы живем, куда мы движемся и куда мы придем. История жизни Пера Гюнта заставляет подумать о таких философских вещах, о которых до постановки я нечасто задумывался.
А в остальном — я не стал углубляться в философию. У меня тут выступали какие-то ощущенческие моменты.
У Пера Гюнта целая жизнь ушла на то, чтобы ничего не понять, это самое печальное.
Как вы думаете, на ваш спектакль стоит идти, обязательно прочитав книжку, или лучше идти неподготовленным?
― Этот вопрос глобальный для любого спектакля. Я много раз слышу, что нужно сначала читать, потом идти. Мне кажется, что это необязательно. Все-таки ты идешь на спектакль чистым. Мы показываем историю, пытаемся работать на ощущении, на эмоции. Поэтому мне не важно, чтобы зритель все прочитал. Мне важно, чтобы он получил какие-то ощущения, эмоции, мысли — неважно, — от одной сцены, или от всего спектакля. Он, посмотрев спектакль, может переосмыслить свою историю. Это для меня очень важно. Потом мой зритель может прочитать пьесу. Кстати, я часто я слышу от зрителей: «После спектакля я прочитал пьесу». Но есть же зрители, которые любят прочитать и прийти уже подготовленными, и это тоже очень ценно. Есть еще и третий тип зрителей ― те, которые не понимают, пришли они на «Пера Гюнта» или на «Лимерівну». Они просто смотрят — весело проводят вечер и уходят.
Я не знаю, как лучше. Мне самому нравится приходить чистым. Но я получаю кайф, когда иду на спектакль по Чехову или Шекспиру, потому что знаю их очень хорошо.
Есть и другой момент, когда ты якобы знаешь пьесу еще со времен школы, но видишь совсем другую историю. И ты говоришь: «Это вообще не Ибсен». А на самом деле мало тех, кто отдает себе отчет в том, действительно ли он хорошо знает Ибсена и насколько это вообще — правильные ощущения.
Поэтому наверное лучше приходит непредвзятым, пытаться получить удовольствие от спектакля и создать свою историю.
Театры после карантина открываются громкими премьерами. Что из того, с чем открывается киевские театры, вам интересно?
― Я даже не знаю, что будет.
Да ладно. На «Кассандру» идете?
― Я пытаюсь ходить на все. На все, что происходит в театре Франка ― это само собой. В Одессе пройдут премьеры, и мне интересно на них посмотреть. Нужно смотреть максимально много (особенно театральным людям), но, к сожалению, не всегда получается. Режиссерам хочется еще больше ставить. Я надеюсь, что зрители соскучились по театру, и им хочется больше смотреть. Локдаун меняет планы, и в этом есть свой позитив.
Текст: Вика Федорина
Фото: Национальный театр имени Ивана Франко; Валерия Ландар
