У нового проекта Юрия Соломко «Малевич. ХХ век» — обобщающий взгляд на начало XX века. Происходила смена всего: политический кризис в Европе, Мировая война (тогда единственная, а не Первая), развал империй, октябрьская революция. В бывшей российской империи появилось новое революционное искусство. Самым ярким его явлением стал супрематизм киевлянина Казимира Малевича.
Юрий Соломко цитирует супрематические работы Малевича (символ нового искусства) на солдатском сапоге — символичном предмете ХХ века. Новый век наступил, буквально, на эпоху дворцов и церквей, обрамленную в барочный багет, раздавил ее, превратил ее в позолоченный след на подошве истории. По мнению Соломко, символ искусства начала ХХ века – этот самый переломный шаг. Фарфор в качестве материала для воплощения замысла выбран не случайно, вдохновители этой серии работ агитационный фарфор и работы Малевича.
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
В. Маяковский «Левый марш»
Сапоги с Малевичем получились случайно: сначала я хотел сделать карту на сапогах. Я уже сделал ее, у меня хранится эскиз, — на обыкновенные кирзовые сапоги я наклеил бумагу и покрыл специальным лаком, который защитил бы их от пыли и влаги. На бумаге вдруг появился отсвет лака, который мне напомнил отблеск фарфора, — так появилась идея сделать сапоги из фарфора.
На самом деле, сейчас я только приступаю к реализации своей карты… Я начал с карты как объекта, и пришел к карте мира на военном сапоге, а она ведь буквально — может быть под ногами. Но для того, чтобы я смог к этому прийти, мне пришлось учиться ремеслу.
Просто в какой-то момент я подумал: а кто классно делал керамические изделия? Я гуглил, и не нашел ничего, кроме посуды. Самое интересное, что я видел в ней, это агитационный фарфор 1920-1930-х годов, в том числе супрематизм Малевича. И тут что-то щелкнуло, как когда-то щелкнуло в Крыму с картой: делается шаг, который вполне уместен — левый марш. Сапог, и весь милитаристский ХХ-й век, и его мировые войны. Крепким и уверенным шагом наступил супрематизм. Этот век наступил на предшествующее барочное дворцовое и церковное искусство, оно и прилипло к сапогу в виде золотой багетной грязи.
Это сейчас легко рассказывается, а между «сапог наступил» до золотой пыли на нем прошло, наверное, месяца два. Они ушли на формулировку смысла и на процесс в целом: сначала золотая каемочка была на кромке сверху (как у кружек), по моему, это называется венчик, когда венчик опустился, как нимб спускается на подошву, я был страшно рад творческой находке. Это революционное движение. Еще три недели я просидел над этой тоненькой золотой линией — пока она не перешла в грязь. И, естественно, грязь стала золотой. Еще пара недель ушли на то, чтобы сформировать грязь в виде барочной лепнины. В общем, процесс не закончен, он in progress.
Малевич мне очень подходил — его легко изображать. Пока я учился надглазурными красками писать по глазури — наблюдал, как ведут себя краски, как они меняют цвет. Малевич с виду очень простой — квадратики, линии, кружочки, это первое задание в любом художественном заведении. И все же оказалось, что Малевич не так прост.
Фарфор для меня — загадка. При обжиге он проходит такой этап… как бы его назвать, в фантастических фильмах есть врата, — портал, пункт перехода из одного мира в другой. Температура в печи повышается до космического уровня, ее и представить себе невозможно. Мы можем представить сто градусов — это когда кипит вода, можно рукой прикоснуться к чайнику. Сто градусов для керамики — вообще не температура, только первый этап, просушка.
Я начал интересоваться разными температурами: в крематории температура 800-900 по Цельсию, температура на поверхности вулкана 1100 градусов. А мои сапоги проходят 1200 градусов. И это нижняя ступень для фарфора, следующая — 1400. Изделие при такой температуре превращается в огненный кисель, кажется, что оно колышется, оно раскалено, и держится только за счет своей внутренней структуры. В это время глина становится жидкой.
Мои сапоги проходят эту температуру, остывают, начинают отвердевать и давать бешеную дикую усадку, до двадцати процентов. Когда они остывают, ты вдруг понимаешь, что твое изделие прошло этот барьер, страшное испытание, и оно сохранилось. Но бывает и так, что сапоги дают трещины, не выдерживают. Трещины означают, что была нарушена технология.
Когда я в последний раз ставил изделия в печь, почувствовал — хочу туда, с ними. У меня регулировка температуры в одной комнате, печь стоит в другой, и мне показывает только температуру подъема, температуру постепенно опускаю, или повышаю. И думаю: «Ну как вы там. Вы уже красные? Как бы посмотреть мне на вас и помочь». Они же такие родные, я их придумал, я их сделал, я их шлифовал. И теперь они проходят эту страшную температуру, а я ничего не могу сделать. Наверное, мать так себя чувствует, когда ребенок уходит в армию.
Освоение этой технологии на меня повлияло: я пересмотрел свое отношение к живописи. XX-й век так упростил технологию живописи, что художники этого даже не замечают. Покупают холст, в этом же магазине покупают кисти и краски, если это акрил, то это вообще все легко. Работа может храниться долго, почти бесконечно. А в керамике сто лет сужаются до 20 часов высокой температуры, и если ты сделал ошибку — увидишь сразу. То есть, этот порог нельзя пройти просто так, это испытание.
После обжига изделие уже вечно — оно может находиться в воде, столетиями, оно может перенести пожар. Но, в отличие от бронзы, — мышка пробежала, хвостиком зацепила и это бессмертие рассыпается на мелкие осколки.
Из ста процентов работы над картиной, я все сто процентов работаю творчески. В керамике творчества процентов двадцать, если не меньше, все остальное время — просто ремесленные действия. Размешивание, просушка, шлифовка, покрытие глазурью. Все это не обязательно делать художнику, любой технолог, может это сделать. Но если это делает художник, я это почувствовал на себе, — решение творческой задачи как будто замораживается и растягивается во времени. Идет постепенное наслоение, обогащение замысла.
Когда я прошел этот путь, у меня изменилось ощущение ритма времени. Я привык к тому, что все происходит медленно, но в этом «медленно» нужно очень интенсивно работать. Это странное ощущение. У меня изменились движения в мастерской — в начале я погубил много работ, сам разбивал из-за неосторожных движений своих рук. Я сейчас совсем по другому хожу, по другому жестикулирую, и смотрю на себя, когда ко мне в мастерскую заходит сосед Мамсиков, который идет в одну сторону, смотрит в другую, при этом я с ужасом смотрю на его передвижения. И говорю: «Макс, стоп!»
Вся технология производства «Произведения искусства» направлена на то, чтобы освободить художника от рутинной ремесленной работы. Это значит, что ему дано время для совершенствования. Больше читать, больше раздумывать над своими работами, заняться теорией. И я вспоминаю: а использовал ли я время, которое было мне дано? Нет, ничего я не использовал. А правильно это то, что технология освободила человека от некой работы? Я не уверен, что это правильно. Сапог, который сейчас экспонируется на выставке, он не появился сразу, как единый замысел, он появился только лишь потому, что я долго над ним работал. И сейчас я уже в большей степени владею технологией, мне можно развивать тему Малевича. Наверное, это будет в большей степени импровизация на тему его работ, реконструкция.
Случайно выбранная тема с картами обнаружила больший потенциал. И это отчетливо проявилось в фарфоре. А в самом начале я попытался найти мастера, который сделает все по моему эскизу. И столкнулся с тем, что мне легче самому отличать форму. Год ушел только на изучение фарфора, и фарфор заменил мне все мои хобби.
С картами все было так же, как с фарфором. Это старая история, ее знают многие. В июне 1991-го года, за несколько месяцев до развала Советского союза, я был у себя дома в Крыму. Мне нужна была карта — составить план, как проехать по южному берегу. Я зашел в книжный магазин в Бахчисарае, и обнаружил пустые полки. Больше всего я удивился тому, что карты Крыма не было в продаже. И карты Украины тоже не было. На столе лежали огромные политические карты мира, с огромным розовым пятном СССР. Я потрогал рукой эти карты, они были ламинированные, напоминали такую советскую клеенку. Костя Реунов когда-то писал свои картины на кухонной клеенке, по-моему это был 1989-й год.
И меня осенило: какой Костя, какая кухня, вот на чем писать! На карте мира! И я купил карту, потом вернулся и купил еще одну. Тогда же в Крыму сделал первую работу, мне было 27 лет, я учился на 4 курсе в Художественном институте.
А потом Советский союз развалился, и это все стало актуальным. Устройство мира казалось незыблемым, и вдруг границы пришли в движение, карта поплыла. И в этом движении нужно было только лишь вставить какой-то свой сюжет. Начать обыгрывать пятна стран… И начался просто ряд идей, по принципу отбора-отказа: изображать героических личностей на карте мира я не хотел, и какие-то милитаристские сюжеты тоже решил не использовать, хотя они сразу просятся на карту.
Как-то я был в Симферополе по делам, шел по улице и увидел, книжный развал — эзотерика, эротика, Маркиз де Сад какого-то неизвестного молдавского издательства. Я остановился, взял книгу, перелистал, и подумал: так вот же это! Легкая графика — рококо XVIII века — то, что нужно. Приватные сценки, дамы с дамами, кавалеры, дамы-кавалеры. Первую работу я прямо в Крыму и закончил. Следующие две сделал в Киеве, а в ноябре (по моему) была выставка «Штиль», довольно большая выставка, много имен, «на утро я проснулся знаменитым».
Я никак не соотносил себя ни с бедным искусством, ни с дадаизмом. У меня классическое художественное образование, и отношение к произведению искусства как к дорогой (точнее — ценной, важной) вещи. То есть, это должен быть традиционный материал. Я учился писать акварелью на бумаге и писать маслом на холсте. И я перешел эту грань.
Текст: Вика Федорина
Заглавное фото: Арсен Федосенко
- Что: спецпроект Юрия Соломко «Малевич. ХХ век»
- Где: Музей декоративного украинского искусства, Лаврская, 9, корп. 29
- Когда: выставка открылась 10 октября, работает до 28 октября; с 10:00 до 18:00 (касса до 17:45), выходной день вторник.
