Показанный в этом году во внеконкурсной программе Каннского кинофестиваля, «Бабин яр. Контекст» (2021) — мощное высказывание режиссера Сергея Лозницы в жанре монтажной документальной драмы, местами заходящей на территорию военного хоррора. Сотканный из груды уникальной военной архивной хроники (снятой немецкими операторами и советскими), фильм является собой авторское высказывание о событиях 80-летней давности, которые, к сожалению, так и не стали прошлым, не стали историей — потому до сих пор вызывают такие ожесточенные споры. 

Под некоторый удар попал и премированный в Каннах (картине вручили специальный приз жюри премии «Золотой глаз», которой с 2015 года отмечают документальные фильмы, участвующие в программах Каннского кинофестиваля) «Бабин яр. Контекст»: представители отечественной прессы, побывавшие на премьере, поспешили упрекнуть автора в том, что своим фильмом он обвиняет украинцев в коллаборационизме. Но автор лишь показывает тогдашний контекст. Никого не обвиняя, Сергей Лозница своим фильмом воскрешает коллективную память, показывая холокост как манифестацию, апогей варварства. Попутно «Бабий яр» поднимает еще один вопрос: мы по-прежнему не понимаем, как относится к этому трагическому прошлому, какими глазами сегодня смотреть на его свидетельства? 

Мы созвонились с Сергеем Лозницей и поговорили о прошлом, которое, как видно, (совсем по Фолкнеру) «никогда не бывает мертвым»; о дважды убитых в Бабьем яру людях – один раз немецкими айнзацгруппами, а второй раз «расстрелянных» забвением, инспирированным советской властью; о санитарных свойствах истории – страшной, местами даже непроизносимой истории; о природе присущего всем нам, постсоветским людям, мифологического типа сознании и о новых технологиях, позволяющих превращать битую временем архивную хронику восьмидесятилетней давности в очень современное изображение, снабженное мощной звуковой палитрой.  

Восемь лет вы писали сценарий к игровому фильму «Бабий Яр» (который собираетесь снимать),  биография ваших отношений с этой темой ― намного шире. Вы помните, когда все это началось? Когда в вашей жизни появился Бабий Яр? Какова эволюция развития вашего отношения к нему?

― Я слышал об этом месте и бывал там еще в ребенком, когда   занимался в бассейне «Авангард». 

Я помню странный кустарник, через который я возвращался домой, на Нивки; помню эти валуны, могильные плиты, которые там забыли, когда разоряли еврейское кладбище. И еще помню появление большого камня с надписью: «Здесь будет памятник советским гражданам, которые пострадали во время нацистской оккупации». На этом месте сейчас стоит страшный советский монумент – его, видимо, не сдвинуть оттуда. Я помню открытие этого монумента. Советская власть ставила памятники абстрактным «советским гражданам». Само слово «еврей» было практически под запретом. А уж ставить памятники еврейским жертвам в те времена было просто немыслимо! 

Еще до перестройки я прочитал книгу Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Тогда я уже что-то узнал об этом месте и о трагедии, там произошедшей. Я еще не думал ни о кино, ни о том, чтобы стать режиссером.

Видимо, эта метка осталась где-то в глубине души — сильное впечатление и чувство свершившейся и длящейся несправедливости. Это фактически второе преступление… Первое совершили нацисты, второе — советская власть. У людей отняли даже право на память. Видимо, это ощущение страшной несправедливости со временем побудило меня заняться этой темой.

Для Киева и Украины это ключевая тема. На мой взгляд, то, каким образом сложится процесс мемориализации трагедии Бабьего Яра, определит судьбу города и страны.

Как вы себе объясняете природу это забвения? Отчего советская власть старалась скрыть эту трагедию? 

― Есть прекрасная книга Джонатана Литтелла «Благоволительницы». Ее герой – офицер СС, который вместе со своей группой движется по оккупированным советским территориям – проходит от Луцка до Сталинграда. Дальше он попадает в систему концентрационных лагерей как эксперт или наблюдатель и общается с многими представителями высшего офицерства СС и руководителями айнзацгрупп. Он пытается понять причины —  что они делают, зачем делают и к чему это все их приведет. 

И приходит к такому ответу: они уничтожают всех евреев потому, что вспоминать потом будет некому. Они уничтожают народ, полностью его с корнем вырывают, чтобы некому было скорбеть, поминать и мстить. На территории Украины (я боюсь ошибиться, и историки поточнее могут сказать) было уничтожено 1,5 миллиона евреев. Это колоссальная цифра. Это то, о чем в своем эссе «Украина без евреев», которое я цитирую в фильме, пишет Василий Гроссман. 

Холокост нанес страшный удар по восточноевропейским евреям. Практически стер их с земель, где они жили веками. Современная статистика такова: в Литве осталось  – 3 тысячи, в Польше – полторы тысячи, в Латвии – 8 тысяч. Мы говорим о 3,5-4-миллионном народе, который жил на этих территориях до Второй мировой войны. В Украине, насколько я знаю (но могу ошибаться), в начале ХХI века оставалось около 100 тысяч евреев. 

Если вернуться к вашему вопросу о природе забвения, можно также утверждать, что советская власть пыталась скрыть следы преступления другого тоталитарного режима. Там была сцепка между одним режимом и другим. Тот и другой режимы совершали страшнейшие преступления. Правда, один (нацистский) истреблял, прежде всего, другие народы, а второй (советский) зверски уничтожал и своих собственных сограждан. 

Я помню, что в советские времена На Крещатике висела табличка на украинском языке: «Хрещатик був побудований з нуля і був підірваний німецько-фашистськими загарбниками». 

На самом деле, Крещатик был минирован (как и весь центр Киева) специальными подразделениями Красной армии и спецслужб и взорван при помощи радио-связи через несколько дней после входа в Киев немецких войск. И в моем фильме есть эпизод из немецкой хроники,  есть пленка, которая свидетельствует, что какое-то подразделение разминировало музей Ленина, доставало оттуда ящики с тротилом. 

Еще одна причина, почему советская власть замалчивала трагедию Холокоста —  государственный антисемитизм. Как известно, почти сразу же после окончания войны Сталин начал подготовку к большому всесоюзному погрому. Был разогнан антифашистский комитет. Была рассыпана «Белая книга», которую готовили Эренбург, Гроссман и другие. Началось дело «врачей-вредителей». Как я уже говорил выше, к началу 50-ых годов, само слово «еврей» было практически вытеснено из советской языковой нормы.  

Ваш фильм состоит из колоссального количества хроник и снят очень разными операторами (немецкими, советскими). Сложно ли было вам среди всего этого вороха найти свой фильм? 

― Я подхожу к поиску материала системно и пытаюсь получить максимальный объем материалов из всех доступных архивов. Беру даже те материалы, которые не описаны в каталогах —  а вдруг там окажутся сокровища! Например, в Бундесархиве, помимо «Deutsche Wochenschau» (пропагандистских новостных киножурналов, которые производились и распространялись на все территории Третьего Рейха) хранятся материалы, которые снимались отдельными дивизиями. 

Я изучал историю этих дивизий: были ли они на территории Украины или Советского Союза? И тогда заказывал копии этих материалов: вдруг что-то там есть? Таким образом я нашел сцену, которая была снята офицером-любителем сразу же при пересечении границы. В населенном пункте «Гусиное». Там стоят указатели: «До Луцка – 2 км». Это советская граница —  первый день войны на советской территории. 

В Красногорском архиве (РГАКФД) нам тоже удалось найти уникальные материалы. В частности, три часа хроники Киевского процесса, проходившего зимой 1946 года. Это суд над нацистскими преступниками, совершавшими преступления на территории оккупированной Украины, где, в частности, впервые давала показания Дина Проничева. Насколько мне известно, о существовании этих материалов не знали даже профессиональные историки. Известно было только о киножурнале, выпущенном в том же 46-ом году и хранившемся в архиве Пшеничного, а вот о том, что существуют еще почти три часа материалов – свидетельств, показаний подсудимых и тд – мало кто знал. Из этих материалов я сейчас монтирую полнометражный документальный фильм «Киевский процесс». 

Мы также работали и с частными немецкими архивами. Например, с архивом Карла Хоффкеса, где удалось найти кадры Львовского погрома. 

Это все немцы снимали? 

― Снимал немецкий офицер. В кадрах погрома три источника. 

Первый – «Дойче Вохеншау». Они достаточно много сняли, но использовали чуть-чуть. Остальной материал лежал у них в «срезках». То есть, вероятно,  даже геббельсовские пропагандисты сочли эти кадры слишком шокирующими для своих зрителей. 

Второй – какой-то молодой человек (возможно, офицер) снимал погром на 16-ти миллиметровую камеру (там, где женщины чистят трупы от земли и украинская полиция начинает избивать евреев). Немцы спровоцировали этот погром, но исполнителями были местные полицейские. 

И последний источник материала для этой сцены – 48 секунд, снятых на 8-ми миллиметровую пленку. Пленка в очень плохом состоянии. Мы ее почистили настолько, насколько это вообще было возможно. Эта пленка была предъявлена в «Нюрнбергском процессе» в качестве доказательства преступлений национал-социалистов. Тут тоже странная история: она хранилась в Бундесархиве, ее описание есть в каталоге, но Архив не смог ее найти. В результате, мы смогли найти эти кадры у Карла Хоффкеса.  

Я буду продолжать архивные исследования, потому что считаю, что тема эта совершенно не исчерпана. Наоборот, для меня «Бабий Яр. Контекст» — только начало работы над этим историческим периодом. Я хотел бы сделать фильм о первых месяцах войны. Название для этой картины уже есть — «Барбаросса». 

Я хотел вас спросить о приметах фирменного стиля. Финальная сцена «Бабьего яра…» рифмуется с концовкой вашего же фильма «Блокада». После пережитого кошмара идет такая ветхозаветная сцена: казнь нацистских преступников. С логической точки зрения – это отмщение за совершенные преступления. Но остается какой-то осадок от этих кадров (каким он оставался и в финале «Блокады») и сейчас, когда видишь нынешний Майдан, и эти автомобили с нацистами, и виселицы, и море людей, которые заполонили все пространство вокруг. Для чего вам как автору понадобились эти сцены казни? 

― Это видимое отмщение, вернее, его иллюзия. Все эти публичные процессы проводились как шоу. В то же время, это не исключает тот факт, что свидетельства на этих процессах были подлинными, а подсудимые – были настоящими нацистскими преступниками и убийцами. Но целью советской власти было не столько свершение правосудия, сколько демонстративное перенесение всей ответственности за произошедший и длящийся кошмар на поверженного противника. Публичные казни были призваны создать иллюзию торжества справедливости и «закрыть тему». На самом деле, история войны была погребена под грифом «секретно», доступ в военные архивы был заблокирован на десятилетия. Как я уже говорил, один режим, стремясь скрыть собственные преступления, «покрывал» и преступления другого режима. 

Но в моем фильме публичная казнь —  не единственная кульминация.  Для меня высшая точка напряжения —  текст Гроссмана. Интертитр с отрывком из эссе «Украина без евреев»: 

«…Убиты старые ремесленники, опытные мастера: портные, шапочники, сапожники, медники, ювелиры, маляры, скорняки, переплетчики; убиты рабочие — носильщики, механики, электромонтеры, столяры, каменщики, слесари; убиты балаголы, трактористы, шоферы, деревообделочники; убиты водовозы, мельники, пекари, повара; убиты врачи — терапевты, зубные техники, хирурги, гинекологи; убиты ученые — бактериологи и биохимики, директора университетских клиник, учителя истории, алгебры и тригонометрии; убиты приват-доценты, ассистенты кафедр, кандидаты и доктора всевозможных наук; убиты инженеры — металлурги, мостовики, архитекторы, паровозостроители; убиты бухгалтеры, счетоводы, торговые работники, агенты снабжения, секретари, ночные сторожа; убиты учительницы, швеи; убиты бабушки, умевшие вязать чулки и печь вкусное печенье, варить бульон и делать штрудель с орехами и яблоками, и убиты бабушки, которые не были мастерицами на все руки — они только умели любить своих детей и детей своих детей».

Текст Гроссмана и сцена публичной казни отстоят друг от друга на 45 минут. Две кульминационный точки картины, но совершенно разной природы. Если эмоция, вызываемая текстом Гроссмана, достаточно ясна и очевидна, то переживание, которое вызывает сцена публичного повешения – очень сложное. Но и та, и другая сцены заставляют задуматься о человеческой сущности. 

В книге «Освенцим» британского автора Лоуренса Риса, приведена цитата из интервью с помощниками Геббельса, который вспоминал о своей жизни в Третьем Рейхе. На вопрос «Как бы вы охарактеризовали это время?» он ответил коротко – «это был Рай». На мой взгляд, этот ответ приоткрывает дверцу в глубины человеческого бессознательного. 

Если тут финальную сцену можно объяснить с точки зрения колоссальной обиды и пережитой горечи (смерть врага – как неминуемая расплата ), то чем объясняется желание обычных советских граждан на казнь своих соплеменников? В вашем фильме есть посвященный этому эпизод.

― Вы имеете в виду свидетельство гражданки Осмачко?

Да.

― Она ходила не в Бабий Яр, а в Дробицкий Яр (урочище вблизи Харькова). 

В Бабий Яр, может быть, кто-то и приходил, но это не было массовым движением. Бабий Яр был оцеплен полицейским батальоном и солдатами Вермахта, и туда было сложно подойти. Известно, что там оказалось несколько любопытствующих женщин, которых арестовали (они тоже, как и Осмачко, случайно там оказались).

Что касается гражданки Осмачко – это известный случай. Он был запротоколирован и в газете «Правда» была публикация на эту тему.  Полагаю,  что ей велели использовать эвфемизм «мирное население».  Она говорит: «Йшли чутки, що вбивають мирне населення». Здесь есть такое смысловое противоречие. Она говорит о мирном населении как о какой-то отдельной категории граждан. А сама она, простая крестьянка, разве не принадлежала к «мирному населению»? 

В газете «Правда» ее свидетельство было, конечно,  отредактировано – то есть там все «острые углы» были убраны, и дело было представлено так, что она с самого начала и должна была стать жертвой расстрела.  

В «Аустерлице» вы задаетесь вопросом, как нужно себя вести в местах бывших «фабрик смерти». В «Бабьем Яре» — над чем нужно задуматься, чтобы не скатиться до такого кошмара, чтобы не относиться равнодушно к тому, что происходит. Как вы считаете, может ли знание самой истории предотвратить повторение трагедии?

― Это зритель должен задаваться таким вопросом. Там вообще целый пласт вопросов. И самое главное, что я старался сделать в фильме «Бабий Яр. Контекст», – показать цепь событий, предопределивших трагедию. Конечно же, я далеко не все смог показать, потому что был ограничен имеющимся у меня документальным материалом. Но много не было снято. Существует еще много аспектов этой истории, которые не запечатлены на пленки. 

И эти аспекты я хотел бы показать в игровой картине. 

А что относительно истории? 

— Я считаю, что историю нужно знать. Знание истории должно стать санитарной нормой – как мытье рук. Как можно жить в стране, городе, не зная его историю, если вы каждый день с этой историей сталкиваетесь? Как Фолкнер говорил: «Прошлое всегда с нами. Но это вообще не прошлое». Все то, что происходит с нами сейчас,  в современности, напрямую связано с тем, что происходило с нашими предкам. Это иллюзия, что можно все обнулить и сказать: «Завтра мы начинаем новую историю новой страны с чистого листа». Наша история – страшная, трагичная, местами даже невыносимо трагическая. Но об этой трагедии нужно помнить, правду о ней нужно знать.  Иначе никакого движения вперед не будет. 

Его, кажется, и нет. Учитывая как на это прошлое реагирует постсоветский человек…  

— Пока что страна Украина, страна Россия, страна Беларуссия топчутся на месте и перемалывают старые кости теми же старыми методами; нет никакого движения, и проблемы остаются прежними. Эти проблемы описаны многократно прекрасными историками. Например Даниилом Яневским в книге «Грушевский, Петлюра, Скоропадский»:  это описание того периода, когда была попытка создать государство, и описание рокового поворота, который был сделан не туда. Этот неправильный поворот по-прежнему дает о себе знать и не дает стране возможности развиваться. Это в какой-то степени объясняет ту стагнацию, в которой находится Украина. 

Но это же общее место на постсоветском пространстве… Нет? 

— Нет. Есть другие примеры. Я сейчас делаю картину «Господин Ландсбергис» — фильм о том, как Литве в период с 1988 по 1991 годы удалось добиться независимости. Маленькая страна (2 или, может, 3 миллиона жителей) сражалась тогда с большим Советским Союзом. Во главе этой борьбы стояла организация  «Саюдис» – общественно-политическое движение, в которое входила интеллектуальная элита страны и десятки тысяч простых граждан. 

Меня восхищает страсть и вера этих людей, победивших в неравной борьбе с советским чудовищем. Полагаю, что огромную роль в этой победе сыграло единство литовского народа, а также интеллект лидеров, знание истории и культуры своей страны. 

Сухие факты истории вы превращаете в художественное высказывание. И ценность этого фильма не исчерпывается, с моей точки зрения, в одной лишь исторической плоскостью. Эти кадры и эта картина звука (которую вы с Владимиром Головницким создали) настолько виртуозно смонтированы, что в какой-то момент выходят за границы только лишь исторического документа, становясь … учебником по человековедению. Да и технически – это самая совершенная ваша картина в жанре неигрового кино: такого уровня реставрации исторической хроники (которая выглядит так, словно кто-то вчера снимал на айфон), у вас прежде не было. 

Расскажите про эту часть. Ведь при всей «документальности», вы задействовали «игровые» силы — актеров, которые озвучивали реплики,  специалистов чтения по губам, для того чтобы восстановить реплики людей их хроники… 

— В работе со звуком, так же, как и в работе с изображением,  мы получили  новые блестящие технологические возможности. У меня не было таких технологий, скажем, 15 лет назад, когда я делал фильм «Блокада». Программа Pro Tools позволяет теперь делать какие-то уникальные вещи со звуком. 

Те эпизоды, которые не удалось довести до нужного уровня звучания, пришлось дублировать. Например, сцену, где дает показания бывший военнопленный, сжигавший трупы евреев в Бабьем Яру. У меня была фонограмма, но ее было очень сложно почистить. Тогда мы пригласили замечательного актера Валентина Новопольского, звезду Литовского театра и кино (почти все производство картины проходило в Вильнюсе). Валентин замечательно озвучил эту сцены. Мы приглашали и немецких актеров-непрофессионалов, для записи немецких реплик. К нам в студию приходили немецкие студенты, бизнесмены, дипломаты, профессора университетов, живущие в Вильнюсе. Все они, хотя и не имели никакого актерского образования, очень хорошо справились с работой. И все – буквально все – благодарили меня за то, что я делаю такой нужный фильм на такую важную тему. Никому не пришло в голову отказаться от записи, потому что я просил их дублировать нацистских офицеров или озвучивать крики немецких солдат, сжигающих деревни. Все эти люди знали историю, ни у кого не возникло желание поставить под сомнение то, чем я занимаюсь. К сожалению, с украинскими актерами-любителями опыт был совсем иной. 

Что вы имеете виду? 

— Я пригласил пять человек, которые могли бы дублировать украинские голоса. Им было заранее сообщено, какова тема фильма, и в чем будет заключаться их работа. Тем не менее,  четверо из пяти, уже приехав в студию, отказались участвовать в работе. В отличие от немцев, которым в голову не пришло обвинять меня в том, что я делаю картину о массовом убийстве евреев на территории Украины во время Второй мировой войны, у украинских актеров-любителей тема фильма вызвала бурное неодобрение. 

О чем говорит такая реакция? Реакция агрессивного отторжения вызвана полным отсутствием понимания контекста, рефлексии, анализа. Отсутствием знания исторических фактов. Все происходит практически на рефлекторном уровне, когда эмоции заменяют информацию, и агрессия лишает возможности диалога. Вот такое состояние социума создает идеальную почву для хроноцида (этот термин предлагает в своих статьях философ Михаил Эпштейн) – убийства истории, остановки исторического времени, когда пребывающее в забытьи общество, лишая себя прошлого, убивает и свое будущее. 

Текст: Андрей Алферов

Фото: ATOMS & VOID