Моя журналистская карьера началась в конце 1979 года в Лондоне, в русской редакции Би-би-си (Russian Service BBC).
В первый день работы мне поручили перевести с английского на русский текст передачи о Даниэле Дефо: вступление, связки, комментарии литературоведов. Подготовила передачу Мэри Ситон-Уотсон, в прошлом директор службы, представительница клана знаменитых британских славистов. Мой коллега Сева Новгородцев говорил, что она жила в поместье и каталась верхом на серых лошадях в яблоках.
Признаюсь, что эта передача потрясла меня беззубостью и безликостью. Холодная война была в разгаре, и общедоступная информация об английском классике едва ли могла заинтересовать советского слушателя. И всё же этот опыт пошёл мне впрок. Я что-то понял про классический жанр английской радиожурналистики. По-английски его называют feature. В переводе на русский feature звучит пресно: тематическая программа. Но в английском языке у этого слова целая копилка смыслов: особенность, свойство, функция, черты, в том числе черты лица. Мощь и магнетизм этого английского жанра в полифонии голосов, звуков, шумов и, прежде всего, мнений, точек зрения, если можно так сказать, многоточий зрения. Этот жанр не был выведен в студии или лаборатории, а родился естественно: в недрах английской демократии, многопартийности, парламентаризма. И это я открыл для себя, переводя заурядную радиопрограмму, приуроченную к трёхсотлетию выхода в свет романа «Робинзон Крузо».
Я говорю об этом, поскольку полагаю, что жанровое разнообразие журналистики напрямую связано с языковой реальностью, с её политическими, экономическими, финансовыми измерениями. Без них журналистика играла бы несравнимо меньшую роль в обществе. Понятие «четвёртая власть» возникло тоже в Англии, правда, не в XVIII, а в XIX веке. Напомню, что «четвёртой властью» принято называть журналистику. Власть эта условная, в отличии от законодательной, исполнительной и судебной. Разделение последних трёх ветвей власти – неоспоримое достижение демократии. Но насколько действенна «четвёртая власть» в условиях демократии, делающей первые шаги в своём развитии, я бы сказал, в условиях хрупкой демократии?
Время от времени я смотрю политические дискуссионные шоу на украинских телеканалах. Они сделаны по западным лекалам: обсуждается актуальная тема, гости шоу – политики т.е. люди в чьих руках конкретная власть, эксперты, наконец, публика. Но что-то меня настораживает в этих правильно сконструированных передачах. В конце концов я понял что. В обществе, в украинском обществе первая, вторая и третья власти не отделимы одна от другой, потому журналистика не в состоянии играть роль «четвёртой». Политика в Украине по преимуществу является инструментом для личного обогащения политиков, а не реализации тех или иных программ и планов, жизненно важных для общества и государства. Разговаривать в публичном пространстве с депутатами парламента, главами парламентских комитетов и подкомитетов как с политиками значит создавать иллюзию демократии. В отсутствии зрелой законодательной, исполнительной и судебной власти журналистика, имитирующая «четвёртую власть», только потакает государственному истеблишменту т.е. людям, пришедшим во власть в поиске льгот и привилегий.
Что делать журналистике в таких условиях? У меня нет определённого ответа на это вопрос. Возможно, он есть у украинских коллег. Мне приходилось сотрудничать с замечательными журналистами в Черновцах, во Львове, в Харькове, в Одессе, в Киеве. Я не сомневаюсь в их профессионализме, таланте, чувстве долга. Я думаю, что они сами найдут выход из замкнутого круга, из запутанного украинского лабиринта. Может быть, ключевое слово в этих поисках – «отвага».
Мы живём не на необитаемом острове. Более трёхсот лет назад английский журналист Даниэль Дефо написал ироничный памфлет «Кратчайший путь расправы с диссидентами». За это он был приговорён к позорному столбу. Лондонцы осыпали осуждённого цветами, и власть отступила. Пока у журналиста есть читатели, слушатели, зрители, он не одинок. Других союзников у журналиста нет и не будет.
Игорь Померанцев
