9 сентября 1976 года умер Мао Цзэдун.
Книга голландского историка, профессора Лондонского университета Франка Дикоттера «Большой голод Мао» (Mao’s Great Famine, 1958–1962) вызвала живой интерес у английской публики. Первоначально она вышла по-голландски в 2010 году. Китай в Соединённом королевстве всегда в моде. Ну, а уничтожение сорока пяти миллионов китайцев, погибших за четыре года в результате сельскохозяйственных и прочих экспериментов Мао, поражает воображение даже подданных бывшей империи, привыкших к масштабным историческим катаклизмам.
К сожалению, другая не менее любопытная книга, имеющая непосредственное отношение к новейшей истории Китая, не получила столь же широкого резонанса. Называется она «The Wind from the East: French Intellectuals, the Cultural Revolution, and the Legacy of the 1960s» («Ветер с востока: французские интеллектуалы, Культурная революция и наследие шестидесятых»). Её автор — американский историк Ричард Уолин. Без малого на четырехстах страницах он описывает, как французские интеллектуалы поддержали избиение себе подобных во время Культурной революции в Китае. Этих людей — левых интеллектуалов — в Англии называют «шампанскими социалистами», в Германии — «тосканскими социалистами», в Италии — «кашемировыми коммунистами», в Америке — radical chic («радикальный шик»). Многие из них плохо себе представляли, что происходит в Китае, но это не мешало им поклоняться великому кормчему. В отличие от непосвящённых, Симона де Бовуар побывала в Китае по приглашению премьера Госсовета Чжоу Эньлая и в 1957 году издала толстую книгу-дневник «Великий поход», в которой писательница и философ с глубокой симпатией пишет о коммунистическом режиме в КНР (это ей принадлежит фраза «Власть Мао не более диктаторская, чем власть президента Рузвельта»).
Энтузиастом Мао был муж Симоны де Бовуар философ Жан-Поль Сартр. Французский философ болгарского происхождения Юлия Кристева тоже ценила идеи Мао. Её муж, редактор леворадикального журнала «Тель-Кель» Филипп Соллерс одевался в стиле Мао и печатал переводы его стихов в своём журнале. Китайского вождя поддерживали видные интеллектуалы Альтюссер, Барт, Деррида, Рансьер, Мальро (многолетний друг Чжоу Эньлая), режиссёр Годар (впоследствии неугомонный изобличитель сионизма), Бадью (ещё один неугомонный антисионист), Глюксман и Бернар-Анри Леви (двое последних впоследствии сожалели об этом) и пр. и пр.
Почти все эти интеллектуалы преподавали в университетах и повлияли на мировоззрение нескольких поколений студентов. Зачитывались дацзыбао китайского вождя даже интеллектуалы-гомосексуалы, хотя в годы правления Мао гомосексуалов в Китае казнили. (В скобках замечу, что в Англии тоже были свои последователи маоизма. Бывший министр правительства лейбористов, виконт Тони Бенн, всю жизнь прикидывающийся пролетарием, называл Мао «величайшим деятелем ХХ века». Священник Хьюлит Джонсон писал: «Когда Мао говорит, он буквально излучает тепло». Композитор-авнгардист Корнелиус Кардью, автор книги «Штокхаузен на службе империализма», тоже боготворил Мао, пока не перебежал на сторону албанского вождя Энвера Ходжа. Уже в 1968 году музыкант Джон Леннон в интервью говорил о Мао: «Вроде бы он делает доброе дело». Ему вторила будущая жена Йоко Оно: «Да. Точно»).
Что двигало этими людьми? Любовь к революции? К великой ломке — до треска костей? Но что стоит за этой любовью? Страх смерти? Пока «идёт работа по сборке эшафота», смерть стоит в сторонке и ждёт своего часа, и потому, не покладая рук, надо возводить эшафот, но никогда не завершать его строительства. Что ещё? Историки, психологи, антропологи ищут ответ в несчастливом детстве западных маоистов, желании признания и славы, слабости к моде, жажде власти, ненависти к своему буржуазному происхождению, неприязни к собственной стране. Но я склонен искать ответ не в ненависти или неприятии, а в кайфе.
Это кайф людей, сохранивших племенную, коллективно-соборную память. Они любят ритуальные пляски, и эта любовь сильней, мощней рационального мышления, морали, исторического и личного опыта. Я далеко не первый, кто говорит об этом. Но я хочу найти свои слова.
Игорь Померанцев
