Разговор в двух частях во время всемирного карантина с самым востребованным украинским певцом-контртенором Юрием Миненко, часть вторая.
О музыке барокко и бельканто, о том, что барочная музыка похожа на лекарство и продлевает жизнь голосу. И о том, что ждет классическую музыку после карантина.
Какую музыку вы любите?
— Я люблю слушать инструментальную музыку, мозг с ней расслабляется, пытается идти в «синхрон» с музыкой. Я могу наслаждаться мелодией. С вокальной музыкой, к сожалению, не могу расслабиться (смеется), мозг автоматически анализирует, какой верх, какой низ, как там переходные и структура пения.
Узнаете ли вы на «слух» школы — итальянскую, английскую, германскую?
— Есть барочная школа, она одна, так же как и «классическая школа пения». В понятие «бельканто» входит некое ожидание дивы, вот — выходит человек в красивом платье или костюме, с шикарным, большим, чувственным голосом, который наполняет зал своей чистотой и своей важностью. А барочная музыка все-таки предполагает небольшие камерные концерты, концерты при свечах. Барочные композиторы в первую очередь писали для церкви, то есть это глубоко духовная и наполненная смыслами музыка. На мой взгляд, она более понятна публике, чем тот же Верди, любая музыка бельканто, или Вагнер, к которому нужно готовиться, нужно понимать, что за ним стоит. Музыка Вагнера перегружена какими-то сложными лейтмотивами и понятиями. Неподготовленному слушателю с первого раза бывает сложно прочувствовать музыку Вагнера и даже Верди, не почитав либретто.
Барочной музыкой, даже не зная либретто, можно просто наслаждаться — одной красивой гармонией, аурой этой музыки.
В барочных спектаклях, совершенно другая музыкальная структура, это ряд оперных арий, которые можно назвать концертными.
С помощью этих арий певцы соревновались в мастерстве пения, плюс речитативы, которые обрамляют арии, в них и происходит все драматическое действие.
Что делают контртеноры со своим голосом, чтобы его беречь?
— Для того чтобы беречь голос, нужно им заниматься, не употреблять вредные напитки, не курить, держать себя в норме, не дышать пылью, к примеру. Плюс нужно заниматься своей вокальной школой. Это для любого голоса, не только для контртенора. Ну, и барочная музыка не предполагает крика.
Идеальный импеданс – баланс подсвязочного и надсвязочного давления воздуха, — сохраняет связки в том состоянии, которое не дает им расстягиваться. Это и есть сохранение голоса. Это и есть — вокальная школа.
Она и продлевает свежесть голоса. В прошлом году я принимал участие в Зальцбургском фестивале (где пел главную партию в опере Polifemo Николо Порпоры) под управлением Чечилии Бартоли, после спектакля мне удалось попасть на заключительный концерт — пела Чечилия Бартоли. Она звучала великолепно. Ей за 50, но ее голос был свеж и подвижен. Я был в восторге от этой чистоты, не ожидал и был тронут ее исполнением – как колоратурных, так и лирических арий и дуэтов.
Потому я считаю, что барочная музыка – это лекарство для голоса. Она, во-первых, не дает расслабиться, потому что нужно постоянно работать (для каждой партии нужно готовить голос). И она продлевает жизнь голосу.
Современные поп-певцы поют фальцетом, но им чего-то все равно не хватает, чтобы дотянуть до контртеноровой чистоты и глубины.
— Контртеноры тоже все разные. Есть две классификации контртеноров, причем не только контртеноров, но и так называемых «природных» голосов.
Это камерные исполнители, которые исполняют музыку в маленьких залах (кантаты, оратории, в церквях), у которых нет большой эмиссии голоса. Это нормально — у человека нет большого наполнения голоса, но зато он умеет филигранно исполнять какие-то партии, написанные для камерных голосов.
И есть оперные контртеноры и голоса, у которых имеется огромный потенциал (большое наполнение голоса), они могут «нести» музыку в огромные залы.
Нужно просто оценивать свои силы и мастерство и заниматься и исполнять ту музыку, которую позволяет тебе природный материал. И плюс — школа. Без вокальной школы любой голос, будь то бельканто или вагнеровский исполнитель, или барочный, не может существовать долго. Максимум – 3-5 лет без школы, и все, природа заканчивается. Многие певцы (и поп-певцы) поют «природой». Вокальной школы у них в основном, нет, — говорю не обо всех, конечно. Есть певцы, которые приходят в эстраду из оперы, и максимально используют и свои природные данные и вокальную школу.
Но в основном поп-певцы поют по наитию – что природа дала, тем и поют. Думаю, что неуклюжесть в фальцете выдает недостаточность вокальной школы.
Когда стало понятно, что вы контртенор, ваша жизнь изменилась?
— (смеется) Как вы докатились до такой жизни? Это стало понятно это еще со студенческой скамьи, в Житомирском музыкальном училище им. Виктора Косенко. В то время там не было вокального отделения, я учился на отделении хорового дирижирования. А так как у меня была поздняя мутация, – я уже во многих интервью об этом говорил, – я пел разными голосами. И думал: кем я вообще могу быть. В то же время мне нравилось дирижировать – мне нравилась и нравится эта профессия.
Первые пробы были в музыкальном училище, когда зав. кафедрой Валерия Тимофеевна Чумак предложила… а тогда были популярны смотры областей. Каждой области нужно было подготовить какие-то музыкальные номера, привезти в Киев, показать, какая в Житомирской области и в Житомире идет бурная музыкальная жизнь.
И первый мой опыт – это «Кармина Бурана» Карла Орфа (№12), Песня Жареного Лебедя, или, как я ее называю — «Ария Жареного Гуся». А это было написано специально для тенора альтино, очень высокого тенора. Кто же у нас пел?…. Каган-Палей пел этот номер (это Львовская школа).
Я помню, как меня вызвали в кабинет завкафедрой хорового отделения и говорят: «Юра, попробуй!». Я попробовал. Меня утвердили. Это был мой первый опыт на большой сцене, — палац «Украина», Киев, я пел эту «Арию Жареного Гуся». Всем безумно понравилось.
На следующий год я пел сцену с фуриями из оперы «Орфей и Эвридика» Глюка. Я уже вольно-не вольно становился основоположником этого пения. Единственная проблема в то время – репертуар. Не было Интернета, конечно, были библиотеки… У нас было что-то нашлось из Генделя, какие-то старинные арии из вокального репертуара, я исполнял то, что было. Опыт работы в качестве контртенора у меня появился в 17-19 лет.
В Академии поначалу мне пришлось доказывать, что я — контртенор, а не баритон, и не тенор. И полтора года я мучился как высокий баритон, но потом, слава богу, кафедра дала разрешение, и начал заниматься, и окончил академию как контртенор.
Каган-Палей, кстати, жаловался, что когда стало понятно, что он поет контртеновые партии (а репертуара не было), и он «забрал» все сопрановые партии, его возненавидел хор. У вас взаимоотношения с хором изменились или не изменились?
— (смеется) Нет, я безумно люблю хор. Мало того, я больше 20 лет пропел в монастыре – в Одесском мужском хоре. Там же и регентовал, когда приходилось. Сейчас просто нет возможности — карантин. Я супруге говорю: «Это первый год, когда я нахожусь дома в Одессе и не могу никуда пойти попеть!», карантин, мы уже полтора месяца сидим дома. Мне не хватает пения в хоре. У меня очень много друзей хормейстеров. Я уважаю их профессию. Это интересная профессия, но к сожалению, в нашей стране неблагодарная.
Как вы справляетесь с карантином?
— Сидим всей семьей дома. У нас частный дом под Одессой. Есть сад, баня. Мы никуда не ходим. Раз в три недели бывает необходимо выехать, как в анекдоте – «а кого не жалко – отправьте за продуктами». Меня не жалко, я надеваю маску, перчатки, очки, — все что нужно, и еду за продуктами. Мы (как и все) начинаем сторониться других людей. Очень не хватает общения с друзьями. Они тоже сейчас на карантине, и тоже все понимают.
Что, по-вашему, ждет классическую музыку после карантина? На нас сейчас грянул вал всего – открытый доступ к лучшим спектаклям-концертам-операм. Все уже устали от трансляций, для всех это уже не праздник. Все посмотрели всего Чернякова…
— Черняков мне вчера писал: «Как ты, Юра?…», мы с ним переписываемся. Он тоже скучает, у него отменили все. В Европе до сентября этого года все проекты отменены или перенесены. У меня отменено шесть проектов, из которых только два перенесены на следующий год. Остальные – зависят от состояния новостей… Понимаете, театр готовился, вложил в проекты силы и деньги. И сейчас у них огромные убытки. Понятно, что нам зарплату никто не оплатит – форс-мажорная ситуация.
Думаю, что восстановление будет очень долгим, не быстрым и болезненным. Никто не знает, что будет осенью. Неутешительные прогнозы на осень, к сожалению.
Все надеются, что не будет вспышки пандемии. Мой график расписан на три года вперед, с довольно плотными графиками оперных спектаклей. Я только добавляю какие-то интересные концертные проекты в свой репертуар.
Будет непросто. Певцы — представители массовой культуры. Концерты не могут состояться без зрителя. Я надеюсь, что концерты, спектакли вернутся. Думаю, что нужны месяца три-четыре (как минимум), чтобы осторожно начинать открывать концертные залы.
