Ольга Токарчук — польская писательница (и поэтесса)  украинского происхождения, одна из наиболее заметных фигур современной польской литературы. Настоящая литературная звезда: лауреат Международной Букеровской премии. Лауреат Нобелевской премии по литературе  за 2018 год. Kyiv Daily собрал цитаты из ее главных книг. 

Никто в радиусе ста километров не понимал Вергилия, никто по нему не тосковал… Вокруг жили люди, которые до книг не дотрагивались или, даже имея их целую кучу, а в ней Платона, Эсхила, Канта, всегда каким-то чудом находили «Справочник грибника» или «Сто рецептов блюд из картофеля». Дом дневной, дом ночной 

Если бы смерть была так плоха, люди совсем перестали бы умирать.  Дом дневной, дом ночной

Я размышляла о словах, которые несправедливы, по-видимому, потому, что вырастают из неравно и небрежно поделенного мира. Каков женский эквивалент слова «мужество»? «Женство»? Как назвать эту добродетель женщины, не перечеркнув одновременно ее пола? Нет женских соответствий словам «старец» или «мудрец». Старая женщина — это старушка или старуха, будто в старении женщин нет ни достоинства, ни величавости, будто старая женщина не может быть мудрой. В лучшем случае о ней можно сказать «ведьма» с пометой, что слово происходит от «ведать». Ну и что — все равно получается образ злой старухи с обвисшей грудью и животом, неспособным к деторождению; существо, обезумевшее от злобы на весь мир, хотя и могущественное. Старый мужчина может быть мудрым и почтенным старцем, мудрецом. Чтобы нечто подобное сказать о женщине, приходится выбирать окольные пути, растолковывать, описывать — «старая мудрая женщина». И все равно звучит это столь напыщенно, что вызывает сомнения. Но больше всего меня беспокоит слово «безотцовщина», ибо нет женского соответствия «безматеринщина». Господь Бог стал нам Отцом. Дом дневной, дом ночной

Кузнецы верили, что душа — это нож, вонзённый в тело. Он заставляет тело испытывать непрестанную боль, называемую жизнью. Оживляет тело и одновременно его убивает.  Дом дневной, дом ночной 

Какое блаженство, какое наслаждение — сидеть в прохладном доме, пить чай с пирогом и читать. Пережевывая длинные предложения, вкушать их смысл, в мгновение ока вдруг открывать глубоко сокрытый смысл, приходить в изумление, а затем отрешенно откидываться в кресле, уткнувшись взглядом в прямоугольник окна. В тонкой фарфоровой чашке стынет чай; над ним вьется ажурная струйка пара и исчезает в воздухе, оставляя нежный аромат. Вереницы букв на белой странице книги — уютное пристанище для глаз, ума и человека в целом. Благодаря им мир становится открытым и безопасным. Дом дневной, дом ночной

Если, раскрывшись, мы предъявляем чужому взору взрослого человека, это означает, что мы раскрылись не полностью. Взрослые никогда не снимают масок. Только по-настоящему зрелый человек позволяет увидеть в себе ребенка, из которого произрос. Лишь в этом ребенке заключена вся правда о нас, ибо наша правда – одиночество, неприкаянность, утраченные иллюзии, детское ожидание всеобщего интереса к своей персоне. С ребенка начинается мудрец, великий политик, обычный человек…да просто каждый. И чем бы мы потом в жизни ни занимались, мы непрерывно ведем диалог с собою-ребенком.  Путь Людей Книги 

Возможно, определение «куртизанка» вообще ей не подходило. Во всякую эпоху многие женщины живут так, как жила Вероника в 1685 году: позволяя мужчинам себя содержать и расплачиваясь своим телом, этой хрупкой, подвластной времени и тем не менее самой надежной валютой. Путь Людей Книги

Смерть тоже женщина, но жизнь дает лучшего качества – вечную.  Путь Людей Книги 

Художник изображал то, что видел и как видел; законами оптики он пренебрегал. Но разве не в этом секрет искусства? Если нарисованное кажется убедительным, если картина задевает за живое, значит, это хорошая картина. В противном случае художнику лучше заняться росписью сундуков для белья. Путь Людей Книги 

Давніше, коли я прокидалася в чужих місцях, мені здавалося, ніби я вдома. І щойно потім я зауважувала незнайомі подробиці, не помічені звечора. Важкі готельні штори, велика коробка телевізора, моя валізка з виваленими тельбухами, старанно вкладені білі рушники. Нове місце мерехтіло за вікнами, запнуте чадрою, таємниче, переважно біло-кремове або жовтаве від вуличних ліхтарів.

Потім я ввійшла у фазу, яку психологи подорожі називають «не знаю, де я». Я прокидалася цілком дезорієнтована. Як алкоголік у запої, намагалася пригадати собі, що робила попереднього вечора, де була, якими шляхами мене носило, подробиця за подробицею відтворювала минуле, аби розшифрувати те, що відбувається тут і тепер. Що довше тривала ця спеціальна процедура, то сильнішою ставала паніка, виникало неприємне відчуття, схоже на хворобу внутрішнього вуха, яка викликає втрату рівноваги й нудоту. Де я, до дідька? Втім, деталі світу — милосердні. Вони врешті-решт виводили мене на правильний шлях. Я — в М. Я — в Б. Це — готель, а це — помешкання моєї подруги, кімната для гостей у сім’ї Н. Диван у знайомих.

Таке прокидання було наче штамп на квитку в дальшу дорогу.

Наступним і завершальним, як стверджують психологи подорожі, є третій етап. Це остаточна мета: куди б ми не рухалися, ми подорожуємо лише до неї. «Байдуже, де я». Не має значення, де я перебуваю. Я є. Бігуни

Текучесть, мобильность, иллюзорность — вот что значит быть цивилизованным человеком. Варвары не путешествуют, они просто идут к цели или совершают набеги.  Бегуны

Карен подумала, что мы не умеем стареть — нас этому не учат. В молодости кажется, что эта болезнь нас минует. Стареют другие люди, а мы, по каким-то неведомым причинам, останемся молодыми. К старикам мы относимся, словно они сами виноваты в том, что с ними произошло, — словно они сами довели себя до такого состояния, подобно диабетикам или склеротикам. А ведь этой болезнью — старением — заболевают даже праведники. Бегуны

Она вдруг удивилась: и почему люди так охотно, по собственной воле, никем не принуждаемые навещают места своей молодости? Что можно там найти, в чем убедиться? Что они здесь были? Или что правильно поступили, уехав? А может, они надеются, что педантичная память о местах юности уподобится замку-«молнии», соединит прошлое с будущим в единую устойчивую плоскость — металлическим швом, зубчик к зубчику. Бегуны

Когда Старый Божский умер, то очутился во Времени Умерших. Каким-то образом это Время принадлежало кладбищу в Ешкотлях. На кладбищенской стене была табличка, на которой неловко выгравировано: 

Бог видит 

Время ускользает 

Смерть догоняет 

Вечность ждет 

Когда Божский умер, то сразу понял, что сделал что-то неправильно, что умер плохо, невнимательно, что, умирая, ошибся и должен будет еще раз через все пройти. А еще он понял, что его смерть — это сон, так же как и жизнь. Время Умерших держало в заключении тех, кто наивно полагал, что смерти не нужно учиться, кто проваливал смерть, как экзамен. И чем интенсивнее мир стремился вперед, чем больше расхваливал жизнь, чем сильнее привязывал к жизни, тем большая толкотня царила во Времени Умерших и тем шумнее становились кладбища. Ибо только здесь умершие постепенно приходили в себя от жизни и обнаруживали, что они нелепо растратили данное им время. После смерти они открывали тайну жизни, но открытие это было уже ни к чему.  Правек и другие времена 

Если приглядеться к вещам внимательнее, с закрытыми глазами — чтобы не обмануться видимостью, которой они себя обволакивают, — если позволить себе стать недоверчивым, можно хотя бы на минуту увидеть их настоящий облик. Правек и другие времена

Люди думают, что живут более интенсивно, чем животные, чем растения, и уж тем более — чем вещи. Животные инстинктом чувствуют, что живут более интенсивно, чем растения и вещи. Растения видят во сне, что живут более интенсивно, чем вещи. А вещи просто существуют во времени, и это существование во времени является жизнью в большей мере, чем что-либо иное. Правек и другие времена

Чем старше был Помещик Попельский, тем мир казался ему страшнее. Человек юный занят собственным расцветом, стремлением вперед и расширением границ: колыбель, детская комната, дом, парк, город, страна, мир. В более зрелом возрасте приходит время грез о великих свершениях. Около сорока лет наступает перелом. Молодость с ее интенсивностью, с ее силой устает сама от себя. В какую-то из ночей или в какое-то утро человек переходит границу, достигает своей вершины и делает первый шаг вниз, к смерти. Тогда появляется вопрос: продолжать ли спуск гордо, с лицом, обращенным во тьму, или пытаться смотреть назад, на то, что было раньше, сохранять видимость и притворяться, что это вовсе не тьма, а просто потушили свет в комнате. Правек и другие времена

Есть два вида науки. Снаружи и изнутри. Первый из них считается лучшим, а может, и единственным. Поэтому люди учатся через дальние путешествия, разглядывание, чтение, университеты, лекции — учатся с помощью того, что происходит вне их самих. Человек — существо глупое, которому необходимо учиться. Вот он и приклеивает к себе знание, собирает его, словно пчела, имея все больше и больше, потом перерабатывает его и использует. Но то, что внутри, то самое, что было «глупым» и требовало учебы, оно не меняется.  Правек и другие времена