Он — исполнитель самых интересных и глубоких баритоновых оперных партий, обладатель запоминающегося, невероятно красивого голоса, и  внушительной (красивой) сценической биографии.

Судите сами, короткий список большого пути: 

• в 2010 году Бондаренко успешно дебютировал на Зальцбургском фестивале («Ромео и Джульетта» Гуно с Анной Нетребко в главной роли, постановка Бартлетт Шер);
• за выступление на Международном конкурсе BBC в Кардиффе в 2011-м он был удостоен приза за камерное исполнение (Song Prize), это открыло ему путь на крупнейшие концертные площадки мира; 
• они и последовали — выступление на Глайндборнском фестивале, в Опере Кельна, еще раз — фестиваль в Зальцбурге, 
• дебют, партия Пеллеаса в премьерном спектакле «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси (дирижер Валерий Гергиев, режиссер Даниэл Креймер);
• в 2013-м Бондаренко исполнил заглавную партию в премьере оперы «Билли Бадд» Бенджамина Бриттена (дирижер Михаил Татарников, режиссер Вилли Декер);
• в следующие сезоны были выступления в Королевском театре Мадрида,  Государственной опере Штутгарта, дебютный сольный концерт в лондонском Уигмор-холле с пианистом Гэри Мэтьюменом;
• он записал сюиту «Поручик Киже» Сергея Прокофьева (Бергенский филармонический оркестр, дирижер Эндрю Литтон, BIS, 2013), романсы Сергея Рахманинова с пианистом Иэном Бернсайдом в Квинс-холле (Delphian Records, 2014). 

Ему 31 год, он  один из самый перспективных баритонов нашего времени. Мы поговорили с Андреем Бондаренко накануне его концерта в Киеве.

Вы поете главные оперные партии, это большая тема, и поете камерную музыку. Вам нравится это одинаково?

— Камерная музыка мне нравится больше.

Чем?

— Камерное искусство в гораздо большей степни принадлежит исполнителю, оно личное. Оперное — разделено на очень многих людей, на дирижера, режиссера, всех людей на сцене и за сценой вместе взятых. А в камерной музыке у меня есть возможность поделиться личными переживаниями и спеть отдельно (даже если концерт, допустим для ста зрителей ) — для каждого слушателя. 

Что вам ближе — традиционный баритоновый репертуар или современная академическая музыка?

— У меня нет возможности исполнять современную музыку и диссонансы, я мало с ней сталкивался. Но, если сравнивать музыку XX века с романтической музыкой XIX-го, — мне ближе XX век. Он мне интересен.

Какую музыку вы любите не петь, но слушать?

— Разную, просто так дома, утром под кофе оперу слушать не люблю. Люблю слушать джаз, популярную музыку (качественную, западную). Люблю классический рок. Я родился в конце 1980-х, но считаю себя любителем ретро-музыки.

Работа над ролью: как вы готовитесь? Слушаете записи, читаете ноты…?

— Если это незнакомая мне музыка, все начинается с записей, потом берется клавир, я изучаю клавир под запись, потом изучаю источники: история написания оперы, история жизни композитора. Это идеальный вариант.

Бывает так, что постановщик вас удивляет, и вам приходится вступать с ним во внутренний спор?  Словом, что бывает, если взгляд режиссера вас не устраивает?

— Бывает, но достаточно редко. Я кайфую от того, что у меня есть возможность исполнять одну роль в двадцати различных интерпретациях. Вот например, это касалось Онегина, мне лишь единожды попался режиссер, с которым я был категорически не согласен. Только потому,  что постановка была просто «ни о чем». Понятно, это была его история об Онегине, но она абсолютно ничего не доносила зрителю. Если постановка открывает что-то новое, и что-то новое приносит — я за нее. 

Как правило, я иду за режиссером, мне это интересно. Но бывают исключения. 

Вы замечательно поете свою роль не только технически, но и играете ее. Занимаетесь актерским мастерством, сценическим движением…?

— Я учился с Киевской консерватории, у нас было сильно представлены эти предметы — актерское мастерство, сценическое движение и хореография, по ним у нас были  прекрасные педагоги. Они дали (и мне, и тем, кто со мной учился) блестящую, большую школу. Поэтому сейчас больших сложностей  с этим я не не испытываю. Но, разумеется, в каждой постановке своя специфика. Например, когда я работал над «Ромео и Джульеттой» — классическая постановка, на ней работал потрясающий американский мастер постановки боя. Конечно же, во время постановки мы много работали, и ставили бои, и это было очень красиво. Перед каждым спектаклем примерно 20 минут повторяли их, чтобы ощущение мастерства не терялось. 

Один и тот же герой с разными режиссерами — это каждый раз разные задачи для вас – певца и вас – исполнителя роли?

— В этом и состоит для меня главный интерес. Некоторые певцы выходят петь свою определенную роль, у них своя концепция и от нее эти певцы никуда не отходят. Мне скучно петь 50-ю одинаковую постановку Онегина.  Мне интересно петь разных Онегиных, в разных спектаклях.

Что для вас в работе самое мучительное?

— учить новую роль. 

Вы ведь как раз учите колоссальные объемы текстов.

— Это моя личная, большая, серьезная борьба с ленью.

Вы вступаете в отношения со своими героями, они вам бывают симпатичны, и наоборот?

— Думаю, да. Без анализа: почему они поступают так, а не иначе, без понимания того, кто они, нельзя выходить на стену. Чем лучше ты воспринимаешь (понимаешь) героя, тем лучше получается образ на сцене. 

То есть все ваши герои вами прожиты и усвоены? И Пеллеас, и Бадд, и Онегин?

— Да, пока я их репетирую и исполняю. Что касается Онегина, я его очень много исполнял, и начал делать это в раннем возрасте, он на мне оставил отпечаток, думаю. Ну — мне так кажется.

Это правда, что вы могли стать саксофонистом и, наоборот — не стать оперным певцом? Как  вы вообще поняли, что хотите петь?

— Да, с шести лет я занимался музыкой, саксофоном, и ничем другим не хотел заниматься никогда. И да, я хотел играть джаз. В 13 лет мне сказали: «О, у тебя есть голос! Иди учиться пению». Я попал к своему первому педагогу в Каменце-Подольском. То, что я пою — это его вина. Его звали Юрий Баландин, он мне привил любовь к классическому пению.

Благодаря Юрию Баландину мы слышим Андрея Бондаренко. А потом вам везло с учителями?

— Мне везет с людьми, которые меня чему-то учат. И я стараюсь искать этих людей. И если у меня в какой-то момент жизни не случается человека, у которого можно учиться, я от этого страдаю. 

Музыкальные инструменты менялись — технически усложнялись, менялись их формы, усложнялись или упрощались смычки и так далее. Что происходило с человеческим голосом как с исполнительским инструментом?

— Да, конечно. Исполнительское искусство  менялось стилистически, если брать начало, середину и конец ХХ века и настающее время. Сейчас вокал стилистически другой. Это связано с разными вещами, например, изначально театры были меньше, потребность в певцах (количество спектаклей, в которых поют) тогда и сейчас совершенно разная. Раньше пение — это было намного меньше, и интимней. И вся социальная жизнь влияет на школу исполнительства, на восприятие музыки, на композиторов, которые написали эту музыку. И певец подходит к исполнению новой музыки новыми, другими техническими способами. Искусство пения всегда менялось, но всегда соотносилось с каноном, со временем, когда зарождалась опера, то есть — бельканто. Теперь все педагоги говорят что надо петь красиво. И громко (смеется), — шучу. 

Баритонам сложнее жить в опере чем басам?

— Не могу сказать, что сложнее или проще. Или интереснее. Давайте сравним, вот  — тенора, баритоны и басы. Тенора — это герои-любовники, баритоны — это чьи-то братья или третьи герои в любовном треугольнике, или злодеи. Басы, как правило — отцы, великие старцы, тоже злодеи или убийцы. Сложно сравнить, кого интереснее петь… мне интересно петь то, что я пою. В моем возрасте я пою, если есть возможность, тех же героев-любовников, которые написаны для баритонов. Стану старше — пойдут серьезные драматические роли, буду петь злодеев, и так далее. В каждом голосе есть свои плюсы. 

Вы спели не слишком характерные для баритонов партии (Пеллеас из «Пеллеаса и Мелизанды» Дебюсси и Билли Бадд, «Билли Бадд» Бриттена), что еще редкого вы хотели бы спеть?

— Пеллеас написан для тенора. И это вопрос, наверное, современной моды — баритоны  (у которых есть возможность) стали петь эту партию, высокую для баритона. Мне кажется, что в исполнении баритона партия Пеллеаса звучит лучше, когда баритон уходит на высокие ноты, это звучит очень напряженно, более драматически. В контексте этой музыки и этой истории — так лучше, так интереснее, «правильнее» звучит. Пеллеас для меня — одна из самых гениальных партитур в истории музыки. 

Билли Бадд — чисто баритоновая роль, она, к сожалению, редко исполняется, в Украине вообще «Билли Бадд» Бриттена не ставится ни разу. Билли должен быть молодым, задорным красавцем с красивым голосом — это возрастная роль, ее надо петь молодым. Конечно, мне повезло спеть и Пеллеаса и Билли, хочется спеть побольше такой музыки. Что касается других необычных ролей…. ну вот например, Гамлет. Есть опера «Гамлет» французского композитора Амбруаза Тома. Безумно красивая музыка, вообще нигде практически не идет — было бы очень интересно в ней спеть. Если говорить о роли-мечте, конечно  это Дон Жуан. Его я исполню в следующем году. 

Как раз хотела спросить о планах.

— В следующем сезоне у меня две большие, серьезные и новые для меня роли. Это будет Дон Жуан, в Америке, в Palm Beach Opera во Флориде. И это будет Вольфрам в опере «Тангейзер» Вагнера в опере Цюриха. Вагнер для меня это что-то совсем новое. Говорят — есть опера и есть Вагнер.

Театр «прописки» у вас существует? Вы солист какого театра?

— Наверное, не существует. Есть Цюрихский театр, в котором у меня контракт на три года, контракт называется «резидент театра»,  он означает что я в течении этих трех лет исполняю две роли в год. 

В Киев планируете приезжать?

— Всегда хочу и рад петь в Киеве. Что касается оперных спектаклей… я не вижу по репертуару, что мог бы исполнить в Национальной опере.

Пока — только концерты?

—Да. Плюс некоторое концертное исполнение опер. Театров в плане пока нет.

Текст: Вика Федорина

ФОТО: Мария Терехова, Ричард Кэмпбелл, Марти Сол, Хавьер Дел-Реал