Матвей Вайсберг — Ирина Безвиконная

Вайсберг - Безвиконная

«Мой Киев, мои друзья и истории» — разговоры в жанре «Портреты и случаи»  мы ведем с художником Матвеем Вайсбергом в кафе рядом с нашими домами. Новая история — о глазах и линиях работ Ирины Безвиконной. 

С Ирой я познакомился тогда же, когда и с Сашкой — это была середина 1980-х, странное время. 

Саму историю знакомства  точно не помню, но мы как-то хорошо познакомились — довольно маститый Рытяев, Алик (Журавлев) с Ирой Безвиконной, я. Это было такое счастливое для нас  время, которое можно описать поговоркой: «я не мамина и не папина,  я на улице росла, меня курица снесла» — я, со своими двумя образованиями, Саша Захаров со стоим биофаком. Леша Коваленко, в доме у которого мы все собирались. И Саша Журавлев с Ирой. Ира — историк. Мы были счастливы в своей компании, в нас не было снобизма, мы были вне всех Паркоммун и Молодежки — мы были ничьи. Если честно, я удивляюсь этому «андеграунду» — если они были андеграунд, кто же были мы? Мы были ниже — нас вообще не было на карте, не существовало!

У нас была смешная группа «Кто» — сначала в ней было четыре человека — я, Захаров, Онищенко и Коваленко. Потом к нам присоединился Володя Рак.  Потом мы разбежались в разные стороны… 

Саша с Ирой ходили все время вместе, были неразлучны и невероятно счастливы, все время были готовы чем-то помочь. 

Ира была художницей…. можно сказать наивной. И в  этом описании нет ничего дурного. Это просто объяснение приема. У Иры была смесь таланта наивного художника и внутренней драмы. Какой драмы, мы поняли только потом, после ее смерти. Ребята ведь не рассказывали, что у нее астма, и я узнал о ее болезни, когда трагедия уже произошла. Но вот это — «печать смерти» — как писал Алексей Герман-старший в своих воспоминаниях о Миронове и Болтневе, — была,  в Ириных глазах  ощущалась печать смерти. Хотя… может быть, это аберрация памяти. 

Безвиконная

Она была чрезвычайно талантлива, но что-то в ней было обескураживающим: вроде, все хорошо, мы гуляем, выставляем и выпиваем вместе. Андреевский спуск нас объединял как народная институция и праздник искусства. И — что-то такое, неуловимое, сильная линия. 

Ира учила меня жарить картошку, — картошку она мыла, жарила прямо в кожуре, нарезая тонкими кольцами, мне очень нравилось, и она меня научила. 

Однажды был случай — нелепый, смешной, они притащили подрамник, он стоял, стоял, а потом я взял его зарисовал, я помню — это была Вифлеемская звезда. Тогда большой подрамник — это было целое сокровище!

Все писали на картонках, любой подрамник был праздником. А Саша тогда умел это находить. В общем, я зарисовал. Приходят Саша с Ирой. Я говорю им так и так. И они обиделись на меня. Я страшно переживал, отдавал потом, как-то мы замирились. 

Насколько я помню Ира была самоучкой, тогда мы бурно учились друг у друга. Но она была самодостаточной, и все мы не сильно на нее влияли. У нее был свой мир — хрупкий, сказочный. Она рисовала людей, натюрморты. Глаза, огромные глаза, и в них немой вопрос. Палитра яркая, с преобладающим черным. Саша очень бережно относился ко всему, что она делала. Собирал все. Не знаю, продавал ли он ее работы. Кажется, нет.

Підтримайте нас, якщо вважаєте, що робота Дейли важлива для вас

Возможно вам также понравится

Залишити відповідь

Ваша e-mail адреса не оприлюднюватиметься. Обов’язкові поля позначені *