Разговоры в жанре «Портреты и случаи» мы ведем с художником Матвеем Вайсбергом в кафе рядом с нашими домами, — встречаемся, заказываем кофе, и — из обрывков памяти, полу-анекдотов складываются воспоминания, в которых соединяются история, память, искусство, юмор, жизнь. Новое воспоминание — о Диме Даревском*.
Как меня готовили к РХСШ, Или дядя Дима Даревский
У родителей был друг, товарищ — Дима Даревский. Мама его знала по-моему по Художествено-промышленному техникуму (сейчас это Институт имени Бойчука).
Я рисовал, как это принято говорить о детях, — хорошо, «хорошо ребенок рисует».
Приходит Дядя Дима и спрашивает: «Ты что-нибудь знаешь о линейной перспективе»? Ничего я о ней, естественно, не знал.
Мы слепили куб из картона, покрасили. И я сидел, недели две драконил с утра до вечера кубы, композиции, акварельные натюрморты…. и так далее.
Он на меня повлиял как художник, у него была привычка рисовать на полях книжек, у меня до сих пор эти книжки хранятся. Рисовал он профили, фигуры… видимо (не видимо, а точно) на него повлиял Леонардо да Винчи. Они меня впечатлили, и я долго рисовал похожие профили на полях тетрадок. Вероятно, это повлияло на то, каким я стал художником. И я ему очень за это благодарен.
Потом Даревский появился в моей жизни лишь однажды — он пришел к нам домой, и спросил отца. Папа уже несколько лет как умер. Кто-то из моих женщин, то ли бабушка, то ли мама ответили: «Его нет, он умер». И он ушел. Я очень жалею, что тогда растерялся и не вышел к нему, и не поговорил.
***
О приемах
Освоение первого приема было связано с дядей Димой. Мы рисовали разные круглые предметы, — позже я узнал, что академический рисунок тонально можно разложить на пять составляющих, — цвет, тень, полутон, блик и рефлекс. Так вот про существование рефлекса я узнал от дяди Димы, меня это знание потрясло. В тени есть наиболее освещенная задняя часть, попробуй представить яблоко… ну вот рефлекс, — Матвей показывает на чашку с кофе. По сей день я эти рефлексы люблю рисовать. Штриховка тоже он Даревского, наверное пошла…
Это воспоминания из детской жизни.
Какие-то приемы уже во взрослой жизни я подсмотрел у своего друга Вагана. Я всегда говорю про технику: самое главное, когда техника становится вровень с речью художника. То есть просто становится высказыванием — мы говорим и не задумываемся о том, как строим фразу. Это уже в тебе есть — культура речи, словарный запас… меняются стили речи. Техника — это наслоение жизненных опытов, когда она становится рядом с речью художника — становится интересно, осязаемо, «так дышит почва и судьба».
Когда я впервые увидел Вермеера Дельфтского в Бостонском музее, у меня был шок, мне показалось, что я увидел раскрашенный слайд. По репродукциям я думал, что Ян Вермеер — это неземная живопись. Потом этот шок у меня прошел, и я не стал хуже относится в Вермееру. Это скорее иллюстрация того, как идея способна огорошить неподготовленного к ней человека.
Оригиналы надо стараться смотреть — часто магия художника теряется в репродукциях. Последнее мое сильное впечатление это Шарден с его малюсенькими натюрмортами. Совершенно невероятные! Как можно провести границу между правдой и правдоподобием? Мой папа по этому и схожим поводам очень любил приводить в пример шутку Назыма Кихмета об отличии натурализма и реализма: «Реализм — это если вы нарисовали землекопа голым по пояс сверху. Если голым по пояс снизу — это уже натурализм».
*Вы можете виртуально присоединиться к нашим встречам, написав комментарий с просьбой вспомнить — случай, историю, героя истории.
