«Простоспiв» Виктории Полевой в Соборе Святой Софии.

Перед первым концертом  цикла сочинений композитора, который S.T. ART Foundation планирует провести в течении года, прошла встреча журналистов и участников концерта, на котором рассказали, что цикл этот будет представлять собой ретроспективу хоровых, камерных и симфонических произведений Виктории Полевой разных лет. 

Исполнители — камерный хор Ave под руководством дирижера  Оксаны Никитюк. Творческий состав Ave — профессиональные дирижеры-хормейстеры и вокалисты, выпускники НМАУ имени Чайковского, лауреаты международных конкурсов. Хор выступит в составе 12 исполнительниц, потому что в Софии есть ограничения для выступления больших коллективов.

«У меня действительно много музыки, и ее нужно исполнять. Музыка этого требует.  Новые произведения все время появляются, и требуют концертов. Это заложено в существе профессии композитора. Я получила премию имени Шевченко, это акт такого значения, на который я должна была ответить. Видимо, этот концерт — мой ответ, дар, городу и месту, Киеву и Софии» — рассказала на встрече с прессой композитор, — моя музыка написана для больших коллективов, это ее свойство. То, что сейчас ее будут исполнять ансамблем, это отчасти эксперимент. Для меня создание хора Ave — это создание лаборатории, множество вещей происходит в моей внутренней лаборатории, эти вещи должны обрести плоть, и я надеюсь, что этот хор (студия, ансамбль, мы не пришли к окончательной форме этого театра голоса) им поможет.

Я воспользовалась этой встречей и задала композитору Виктории Полевой (а она не дает интервью)  несколько вопросов.

*****

Из какого вещества рождается ваша музыка? Описывая музыку Гии Качели, вы приводили цитату о пыльце на крыльях бабочки. У вас — источник тот же? 

— Нет, у меня все не так. И даже в этом случае я не имела в виду, что пыльца — это начало. Пыльца образуется, но потом. Начало, исток музыки — это всегда боль, с ней невозможно ни остаться, ни обойти. Об этом можно умолчать. Думаю, что любой композитор это знает. Это внутренние процессы, а кому они нужны, чтобы их обсуждать? Нужна пыльца! Она прекрасна. Не знаю, насколько она нужна бабочке, но окружающим нужна безусловно. 

Можно назвать труд композитора ремеслом? 

— В каком-то смысле, да. Много ремесленных моментов в этом труде: я строю форму, я понимаю, что в какой момент происходит. Я отдаю себе в этом отчет, хотя стараюсь пользоваться интуицией. Я делаю массу чисто ремесленных работ, которые помогают мне выжить. Но не это главное. 

А что главное? 

— Главное — ответ на вопрос «почему». 

Почему вы пишете музыку?

 — И как тут ответишь? Как вообще можно об этом говорить публично, я не знаю. Если бы я этого не делала (не писала музыку), я бы не выжила. Писать музыку — это мой способ выжить, и не испытывать бесконечное чувство боли. И стыда, за себя и свое существование. 

Когда вы слушаете чужую музыку, вы раскладываете ее на составляющие?

 — Зависит от того, какая она. Есть музыка, которую хочется рассмотреть. Бывает и такая, которая — чистая беспримесная радость, и изучать ее не хочется. У меня есть заповедные чужие произведения, которые я слушаю просто ради любви к ним, не трогаю, и слушаю в особые моменты. Это та же пыльца — нельзя прикоснуться и не потревожить, осыпется. 

Кроме музыки есть что-то, что дарит вам похоже чувства и эмоции? 

— Путешествия в горы. Это мой способ расставаться с собой. 

Вам важны тексты, на которые вы пишете музыку?

 — Конечно. Что значит, важны? Помните фильм «Аватар»? Когда ты хочешь оседлать крылатое существо, Энрана, что должно произойти? Он должен тебя выбрать. А как понять, что он тебя выбрал? Он захочет тебя убить! Тоже самое и с текстом — если он хочет меня убить, значит, он меня выбрал. Такая же логика. 

Похожее определение есть для восприятия живописи, «удар по глазам».

 — Ну тут — удар по сердцу, наверное. Но все немного иначе, тебя просто берет, захватывает текст. И все остальное уже неважно. 

А живопись вас вдохновляет сочинять? И шире — ваши источники вдохновения?

 — Не живопись, а визуальные впечатления. Но это может быть все вокруг. Для меня зрение — это очень важно. В юности было состояние, когда я буквально «пожирала» глазами все. Когда звуковые образы выстраивались как визуальные объекты, сейчас это угасло. Тогда я выстраивала ряд духовых, аккорды, и они воплощались деревьями, как березовая роща. 

Вы ощущаете себя в контексте определенного композиторского поколения? 

— Я отношусь к смешанному поколению — довольно рано я «попала» в поколение старших, я вышла замуж за композитора который был старше меня на 10 лет. Потом шагнула вниз, к своим, у меня сильна связь с людьми моего поколения. Но я и «туда» и «сюда» очень часто заглядываю. И, конечно, я вижу стилистические черты, которые меня связывают с определенным кругом. Мне интересны процессы, которые происходят сейчас с молодежью, но мне не хотелось бы фиксировать себя в каких-то определенных рамках. 

Пограничные территории вас интересуют? Электронная музыка? 

— Интересуют, и меня есть эксперименты в этой области. Делать это основной своей темой для меня нет смысла, хотя, конечно, мне интересно все многообразие музыкального мира. 

И народное?

 — Ну… бывает. 

Джаз?

 — Джаз мне приятен, симпатичен, но нет, это не моя стихия. Это действительно, не мой мир. Я могу видеть интересного исполнителя, который будет волновать меня своей свободой. Но тут главное слово свобода, не джаз. То, из чего он растет. 

У художников бывает боязнь чистого листа, страх перед немотой. У композиторов такое бывает? 

— Как у каждого человека. Раньше мне это было не присуще, суть жизни была в том, чтобы писать, писать, писать. Потом настал период, когда я вообще не писала. Страх-не страх, но ощущение бесплодности, отчаяния, не-заполненности этого чистого листа мне знаком. 

Трудно ли сохранить собственный голос в окружении отца-композитора и мужа-композитора? 

— Не трудно. Я себя формировала в противодействии, может быть противодействие — это моя суть. Я бесконечно все отталкиваю, вот это —  «В борьбе обретешь ты право свое».

Эстетики, от которых важно отталкиваться и которым важно не поддаться, еще нужно для себя определить. Вы все время занимаетесь аналитикой? 

— Ну конечно. Может, это плохо и страшно. Вообще, по первому образованию я теоретик, нет, — пианистка, а потом теоретик. Я знаю, что такое заниматься теорией музыки. Я не занимаюсь этим специально, это происходит со мной помимо моего желания. Думаю, так поступает каждый композитор. Не надо думать, что мы, композиторы, не от мира сего: мы все «сечем», все видим и замечаем.