22 января 1922 года родился поэт и переводчик Юрий Левитанский.  Ко дню рождения Левитанского (99!) Kyiv Daily публикует заметку-воспоминание Маргариты Черненко*, ему посвященную.

Кто не помнит уже давно ставшую народной песню в исполнении Татьяны и Сергея Никитиных «Диалог у новогодней елки» — о том, что «следует жить. Шить сарафаны и легкие платья из ситца. — Вы полагаете, все это будет носиться? — Я полагаю, что все это следует шить!»

Последняя фраза превратилась в пословицу. Ее цитируют, забыв об авторе. И мало кто помнит, что стихи эти принадлежат Юрию Левитанскому. И еще меньше людей знает о том, что известный русский поэт родился и провел свое детство в Киеве.

«Лев Толстой говорил, что вся жизнь человека делится на первые пять лет и все остальное. Именно пять лет я прожил в Киеве, — рассказывал Юрий Давыдович Левитанский. — Неизбывная нежность к этому городу уже пребудет во мне до последних дней».

Судьба поэта складывалась непросто. Учился он в Москве, в знаменитом МИФЛИ — Институте философии, литературы и истории. С третьего курса ушел добровольцем на фронт. Был тяжело ранен, и врачи, поставившие было на нем крест, удивились, что он выжил. Война не закончилась для него последними выстрелами под Прагой, ему пришлось повоевать и на сопках Маньчжурии. Левитанский не любил говорить о войне: «Ну что с того, что я там был. Я все избыл. Я все забыл». Но, конечно, она оставила на его сердце незаживаемые рубцы.

Во время нашей долгой беседы Юрий Давыдович постоянно держал в руке незажженную трубку. Врачи запретили ему курить, и он мучился. Иногда он подносил ее ко рту и втягивал несуществующий дым.

Старый курильщик и старый солдат, он не мог расстаться с памятью огня.

Правда, слово «старость» абсолютно не клеилось к нему, хотя прожил он долгую жизнь, богатую книгами (с 1949 по 1991 гг. их вышло 16, не считая переводов), дочками (Катерина, Анна, Ольга).

«Старость, — говорил Левитанский, — случилась со мной впервые». Мне показалось, что он так ее и не встретил. Потому что рядом с ним всегда была молодость. 

В 1989 году я впервые увидела поэта в Переделкине, на похоронах Арсения Александровича Тарковского, и рядом с Юрием Давыдовичем была длиннокосая девочка-подросток. «Внучка», — решила я. Но ошиблась. Это была младшая дочь. В 1993-м двери его московской квартиры отворила молодая незнакомка. «Старшая дочка», — мелькнула мысль. И снова ошиблась. Оказалось — жена. Ирина. Когда-то она была его студенткой.

«Я очень много ребятам помогал, шефствовал, что ли, кого-то на ноги поставил. Она находили мой адрес, телефон, приходили. Я никому не отказывал. Поэтому, когда предложили работать в Литературном институте, подумал и пошел — все равно они ко мне домой ходят».

Юрий Давыдович волновался о судьбе «литературной поросли».

«Это поколение совершенно несчастное. Они воспитаны еще советской школой: все идут в затылок друг другу, влево-вправо не высовываться. И они привыкли ни в чем не выделяться — а это смерть для любого искусства. Юный литератор должен поэкспериментировать, поозоровать».

В Левитанском было это озорство и недаром о его поэзии говорили, что в ней есть то, что «переносит ее к новым людям».

Он очень остро чувствовал, как изменилось время: «Четко кончилась та эпоха. Сейчас — переходный период. Это в истории любой нации самый тяжелый период, но избежать его никак невозможно. Нет никаких способов на свете чтобы перейти куда то, минуя что-то — это полная чепуха. Ничего в природе нельзя переступить. Ускорить или замедлить — все, что могут люди, не более того. Перескочить ничего нельзя».

В последние годы своей жизни Юрий Левитанский все чаще возвращался в памяти к своему родному городу. «Память у меня — как кинематограф. И днем и ночью Киев проходит бесконечными сеансами перед моим внутренним взором просто ежедневно. Это как наваждение».

И еще — память речи. Я была просто потрясена, когда прославленный российский поэт начал читать молодого Тычину на великолепном украинском. Некоторые присутствующие москвичи (небезызвестные снобы) онемели. А Юрий Давыдович с горечью говорил о том, что, увы, среди российской интеллигенции мало кто понимает красоту украинской речи. «Сколько мне остается жить, я бесконечную любовь сберегу к этой земле и речь украинскую, которая — мой первый язык. Я, отдавший много времени моей жизни переводам, убежден, что с украинского нельзя переводить на русский. Как не переводите «Як умру, то поховайте» — «Как умру, похороните»,— ничего не получится. «Поховайте» и «похороните» — это для поэзии принципиально два разных звучания. Украинский стих для русского уха должен звучать на украинском. В этом победа украинского языка».

Юрий Давыдович Левитанский умер в Москве в 1996 году, едва пережив свое 74-летие. На Ваганьковском кладбище его «поховали».

Но в ушах до сих пор звучит его молодой сильный голос: «Что остается? Остается сама жизнь. Другие люди живут потом».

* Опубликовано в международном литературном клубе «Омилия»

ФОТО: Валерия Плотникова