Классовая борьба и свобода, гитары, джаз и криминал: накануне премьеры спектакля «Хіба ревуть воли, як ясла повні?» по роману Панаса Мирного Kyiv Daily поговорил с легендарным худруком Театра на Подоле Виталием Ефимовичем Малаховым — о переосмыслении классики, о том, что в театре главное, а что — вспомогательное. 

Почему вы ставите спектакль по Панасу Мирному сейчас?

— Потому что это очень хороший драматический материал. Мы незаслуженно редко обращаемся к украинской классике, мы к ней невнимательны и глухи, и при этом (относительно) хорошо знаем Золя, Фейхтвангера, книжки времен Дюма. 

Мы будем ставить Михаила Коцюбинского, которого я очень люблю, Ивана Франко, которого мы знаем по каким-то совершенно странным произведениям, причем, по всего одному или двум, их в свое время нам пристраивали назидательно, по социалистическим поводам. Пропагандировать украинскую классику, и делать это современно —  одно из стремлений нашего театра. 

Это будет мюзикл?

—  Я несколько раз пытался заниматься мюзиклами. Мюзикл  — история с достаточно легким и простым сюжетом. Скажем так: «Хіба ревуть воли, як ясла повні?»  — это драматический спектакль с песнями. 

То, что я успела застать, выглядит совершенно актуальным театром, «Станцию Ромодан» будут петь, вы ведь уже понимаете, что это хит?

— Понимаю. Я и хочу, чтобы пели. Более того, я хочу что бы после этого спектакля все понимали: действие происходит не в тюрьме. Я хочу, чтобы зрители заинтересовались, и почитали, как оно было в действительности. 

У этого спектакля есть корни. Мы будем показывать это в начале действия, — писать,  как в «Звездных войнах». В 2010 году проводился эксперимент — три колонии в Украине ставили профессиональные спектакли, один  ставила Харьковская колония, по-моему, «Дом, который построил Свифт», женская колония ставила «Гусарскую балладу», а третья колония (у нас есть материалы, мы много этим занимались) — репетировала и не поставила спектакль. Мы пытаемся разобраться, реконструировать этот непоставленный спектакль. Я еще не знаю точно, как будет, но думаю, что они не захотят играть финал. Понимаете, о чем я говорю?

Они не захотят — это  актеры? 

—  Актеры, заключенные, которые играют. Знаете, почему не состоялся спектакль в третьей колонии? Думаю потому, что он превратился в некую психодраму, когда человек прошел все этапы падения, а на последнее убийство (сцена убийства ребенка и все прочее) не захотел идти. Я этого не знаю — я так думаю. 

А может быть, и пойдет, увидим. 

Хорошо, ждем. То, что сейчас происходит с украинским театром вам интересно? 

— Конечно, мне очень интересно. 

Что-то происходит, меняется?

— Я считаю, что у нас сейчас происходит  театральный бум. Разного качества. У нас в театре будет сейчас ставить спектакль Давид Петросян. Ставит Стас Жирков. И Макс Голенко. И в августе следующего года — Иван Урывский. То есть, все лучшие молодые режиссеры ставят и будут ставить у нас спектакли.

А вы смотрите спектакли в других театрах?

— Конечно. Не часто — когда мне говорят, что есть интересное. Урывского я смотрел, Голенко я смотрел, Давида Петросяна смотрел. И Жиркова, конечно. 

Какой театр вообще вам ближе? От Шекспира до Брехта.

— Шекспировский — то есть, театр страстей. Это звучит не в полном согласии с внешним видом моего театра — он такой, скорее норвежский. Нордический. Мне бы хотелось, чтобы он был больше Гауди. С этими плывущими окнами, с разным ритмом. 

И любители Андреевского….

 — Так же и ругались бы. Они хотели, чтобы мы строили пряничный домик XIX века, но не об этом речь.

Внешний вид Театра на Подоле соответствует внутреннему, он такой —  смарт-театр.

— Мы старались. Понимаете, тут на сцену работает вся театральная начинка. Хотя, я считаю, что все эти устройства — просто подпорки,  все равно важно, чтобы актеры пели хорошо. 

Но мы стараемся, практически все, что позволяет нам тратить государство, мы тратим на хорошее оборудование, на хорошие инструменты.

Эти подпорки вы хорошо освоили. Это вы занимались внутренним оснащением театра? 

— Конечно, я  тут все знаю. Мы и сейчас все время что-то доделываем, допокупаем. 

А фойе и сцена  — это тоже ваша работа и заслуга? 

— Моя заслуга. Или ошибка. 

Управление театром от вас требует быть диктатором или демократом?

— Когда-то я спросил своего учителя Владимира Александровича Нелли, что самое страшное для режиссера. И он сказал, что самое страшное — это когда режиссер становится актером, который играет в режиссера. Я не думаю  над этим: какой именно я в какой-то определенный момент, я просто занимаюсь спектаклем. Я хочу чтобы получился хороший спектакль, если для этого надо будет кричать, я закричу, если для этого надо смешить —  буду смешить. Но я разный. Определить — значит определить. 

Я горжусь тем, что собрал под своими знаменами (под знаменами театра на Подоле) великолепную техническую часть. И великолепный коллектив: у нас монтировщики не пьют водку,  звукачи, и те, кто занимается видеопроекцией выходят на работу в свои выходные дни, приводят все в порядок. Я стараюсь, чтобы они зарабатывали деньги, получали премии. У нас  вот-вот откроется кафе, у моих сотрудников  будет в нем бесплатный (или дешевый) обед. Человеческая поддержка нужна, она  дает результат. 

Вы дружите с актерами?

— Нет. Я если и дружу с актерами, я все равно противник панибратства. Я дружу с Сашей Крыжановским, с Игорем Николаевичем Крикуновым, а так, в принципе, и нет… я — рак.

Почему вы выбрали профессию режиссера? Вы из театральной семьи?

— Наоборот, семья стала театральной. Мама, выйдя на пенсию, пошла костюмером в Оперный театр. Сестра, которая была музыкантом, стала театроведом, сейчас работает в литчасти театра Русской драмы. 

Театр для меня — это метод познания жизни,  не работа. Это очень удобно. Я всегда рассказываю шутку про шахтера —  шахтер утром просыпается, ест вареники или что-то еще, а потом лезет в шахту, вечером ест макароны, пьет водку, ложится спать и часов в десять открывает томик любимого Шекспира. А я в десять утра встаю, и открываю Шекспира, открываю Панаса Мирного, открываю еще кого-то. Я очень люблю, когда надо готовиться к спектаклю, копать на заданную тему глубже и глубже. Сейчас, работая с постановкой Панаса Мирного, я много узнал о тюрьме. Когда я ставил спектакль с Хостикоевым о трансвестизме, познакомился с Марго, со квир-сообществом. Потом мы знакомились с людьми с синдромом Дауна. Мы знаем, что к  нам на спектакли приходят незрячие люди. И мы занимаемся аудиодескрипцией – это комментарии к спектаклю, эту технику освоили наши актеры. Во время спектакля среди 6-7 незрячих сидит аудиодескриптор, который чуть-чуть объясняет, например, что сейчас Анна Ивановна подходит к Серебрякову. 

Так было с самого начала: вы открываете для себя авторов, «копаете» все на заданную тему?

— Ну да, копаю. Не только копаю, но и смотрю широко,  есть вещи, которые я вижу, допустим, я увидел фильм «Костюмер» с Энтони Хопкинсом. Мы будем его ставить. Потому, что это очень хороший материал. И моим артистам есть,  что там играть. Есть вещи, которые меня сильно трогают, и я хочу их поставить, потому что мне это интересно. Ну и украинских авторов я ищу. Это осознанный шаг, думаю, что мы недооцениваем своих авторов. В Британии Шекспир везде —  и в мультфильмах, и в пародиях, везде. 

А вот эта идея (о спектакле «Хіба ревуть Воли…») ко мне пришла, когда я увидел «Бригаду», причем всего одну серию,  подумал —  у нас есть значительно более интересная,  литературно мощная история. В ней слышен великолепный украинский язык (автор инсценировки романа Виталий Жежера), сочный, не стерилизованный. 

Театр на Подоле стал первым выездным. И по вашему театру судили об украинских театрах вообще.

— Да, это правда. 

Вы хотите привозить театры и представлять на своей площадке?

—  Хотим, конечно. Мы же уже привозили Одесский театр, Черкасский, показывали Ивано-Франковский театр, и зарубежные театры. Я очень хочу возродить Булгаковский фестиваль, когда-то мы были его основоположниками. 

В связи с тем, что я старый, и у меня две собачки и один кот, я хочу меньше ездить, и больше привозить. Хотя, актеры конечно, хотят ездить… 

Я люблю фестивали. Знаете, почему? Фестивали дали нам очень интересную вещь — самоуважение. Мы вдруг поняли, что мы не окраина. Есть другие, есть разные, есть  значительно хуже нас. 

Я считаю, что нужно привозить театр, не только для того, чтобы восхищаться им…

А просто знать?

— Да! Чтобы видеть, что многие наши театры — не хуже. У нас есть традиция ругать, не очень понимая предмет спора. 

Должно быть много театров и премий должно много.

Из того, что есть в ваших планах сейчас, чем вы гордитесь больше всего? 

— Я очень надеюсь на «Волов», и я  работаю над будущими спектаклями. У меня есть проблемы с «Шестью персонажами в поисках автора»,  я очень люблю этот литературный материал. И хочу довести его до такого состояния, чтобы зритель тоже полюбил. Потом я буду ставить новый роман Андрея Куркова, он сам делает инсценировку. Богдан Бенюк будет в главной роли. 

Вам важно, чтобы зритель полюбил историю и спектакль? Ответная реакция — хорошая, а не негативная?

 — Конечно. 

А если не полюбит? Захотите его убедить в обратном?

 — Я стараюсь. Я считаю, что если зритель не понял, надо сделать так, чтобы было понятнее. 

Бывает ли так, что не понимает все равно?

Бывает, но в этом я зрителя никогда не виню. Я виню его в другом, в отсутствии вкуса —  у нас есть спектакли, и мои в том числе, которые я не люблю, они низкопробные, но на них валит толпа. 

И тут опять, как говорил мой учитель Владимир Александрович Нелли: «зритель голосует ногами». 

Текст: Вика Федорина

ФОТО: Ira Marconi

• Драма «Хіба ревуть воли, як ясла повні?»
• Роман Панаса Мирного, пьеса — Виталия Жежеры
• Премьера: 8 ноября 2018
• Режиссер-постановщик и художник-постановщик  — Виталий Малахов
• Новая сцена, Андреевский спуск, 20А