25 октября 2009 года в Лондоне умер профессор Александр Пятигорский.
В рубрике Померанцев тупик — эссе о нем. И звучит голос Пятигорского. Сначала — голос.
О языках часто говорят в политическом контексте, особенно в молодых и/или многонациональных государствах. Но есть у языка и другое измерение. Как и люди, языки живут и умирают. В этой передаче из моих архивов речь пойдёт о мёртвых языках. Говорит философ Александра Пятигорский (он умер в Лондоне в 2009 году), запись 1994 года. По-моему, актуально.
А.Пятигорский:
«Нам не до конца известно реальное произношение санскритских слов. Образ жизни людей, говоривших на санскрите, утерян вместе с живой языковой практикой. Санскрит всё время актуализировался в непотерянных священных текстах, ясных и понятных тем, кто их произносит, и в живом богослужении, начиная, может быть, с XY-XIII веков до нашей эры. Я уверен, что язык, на котором мы с тобой сейчас говорим, как и любой другой современный язык, станет мёртвым».
Танец приближения
По долгу службы мне пришлось резать бритвочкой А.М.Пятигорского более ста раз. Было бы преувеличением сказать, что он мужественно терпел эти мучительные — для меня — процедуры. Нет, он о них попросту не подозревал. Я же, положа беспощадную руку на сердце, испытывал не только муку, но и наслаждение. Магнитофонная лента, пропитанная его голосом, струилась у меня между ног, а я про себя приговаривал: «Вот тебе, вот тебе, философ фуев! Будешь знать, как завираться!» С обрезками длиной в три-четыре пальца была только морока и никакого кайфа: если бы я склеил все эти обрезки, то пятигорского мэканья и беканья хватило бы на гурт баранов. Но подлинную ярость я испытывал, отсекая бессмысленное для радиобеседы амикошонство, вроде «Видишь ли, милый Игочка…». И как ему в голову пришло это идиотское, я бы даже сказал, педерастическое «Игочка»?! Правда, за «Игочкой» следовали умозаключения, от которых веяло освежающим ледяным ветерком. «…Мы сейчас говорим с тобой на языке, который станет мертвым…»
В лондонском выпуске «Поверх барьеров» (радио Свобода) он придумал и вел рубрику «Нерусская идея». Думаю, что под «нерусской» он имел в виду интеллектуально бесстрашную философию, еще проще: философию. Но об этом пусть судят философы. Я же могу говорить о радиотеатре Александра Пятигорского, поскольку мне довелось быть его радиоредактором и радиорежиссером. Его манеру философствования у микрофона можно было бы назвать «танцем приближения». Шаркая, вихляя, если можно так сказать, чарльстоня, он приближается к сути, ну, одно коленце, другое, двойной тулуп, еще выше, еще чуток, сейчас, сейчас он выпляшет, выголосит такое, что ни йогам, ни брахманам не снилось!.. А он все не выплясывает. Хочешь недоумевай, хочешь раздражайся, хочешь понимай, что истина – это не залапанное танго, а кадриль, полечка, движение, приближение.
У этого пятигорского танца, мне кажется, до неприличия вульгарное физиологическое объяснение: наш философ от рождения косоглаз. Кто-то скажет: «бедняга». Но сам он скорее всего ответит: «Это как посмотреть…» (еще в детстве его дразнили: «косой, гр/еби косой»). Да, не нам с нашей прямотой, а ему с его косоватостью, мир видится расфокусированным («один глаз на нас, другой на Арзамас»). Двойственность истины открывается только людям с разнонаправленными зрачками («косое око видит далёко»). Они, косынюшки, наши мачтовые. Кто знает, может, без них человечество так и не оторвалось бы от ментальной планиметрии…
Мы часто гуляли с Сашей по Лондону, который он полюбил за асимметрию. Этот город был и остается заодно с ним. И все же, вооружившись зрением его разнокалиберных зрачков, я мысленно вижу Пятигорского не в Лондоне, а в Москве, каким он описал себя в радиоэссе «Мой любимый кинотеатр». Холодной зимой 1946 года в подвальной столовке кинотеатра «Ударник» высокий худой юноша жует кусок хлеба и прихлебывает горячий жидкий чай. Он жадно слушает, щедро треплется и пожирает, пожирает глазами пространство смыслов, подернутое рябью. Говори, говори, мой косоокий друг. Пленка крутится.
Игорь Померанцев
Апрель 1995
Мюнхен
