7 июня — день рождения философа, просветителя, библиотекаря Николая Федоровича Федорова.
Он избегал всяческой известности и публичности, наотрез отказывался фотографироваться и запрещал писать его портреты. Почти единственным его изображением остался рисунок Пастернака, тайно нарисовавшего его, спрятавшись за стопками книг в читательском зале и потом переживавшего, что нарушил требования уважаемого им человека, чтобы донести до потомков его облик. Сейчас мы больше можем полагаться на словесные портреты современников Федорова. В воспоминаниях Ильи Львовича (сына Льва Николаевича) Толстого образ философа остался таким: «Это был худенький, среднего роста старичок, всегда бедно одетый, необычайно тихий и скромный. Ходил зимой и летом в одном и том же стареньком коротеньком пальто. У него было такое выражение лица, которое не забывается. При большой подвижности умных и проницательных глаз, он весь светился внутренней добротой, доходящей до детской наивности. Если бывают святые, то они должны быть именно такими. Николай Федорович не только органически был неспособен причинить кому-нибудь зло, но я думаю, что и сам он был неуязвим для всякого зла…»
Стихи Игоря Померанцева из книги «Служебная лирика», связанные с Николаем Федоровым.
* * *
Мыслитель-библиотекарь Н.Ф. Фёдоров
(1829-1903)
считал воскрешение мёртвых
единственной задачей человечества.
За это его называли фантазёром, утопистом, чудаком.
Как получилось, что я оказался фёдоровцем,
сам не знаю.
Я выпустил в космос тысячи голосов.
Это значит, что по законам физики
эти голоса будут жить вечно.
Кто бы мог подумать: какой-то служащий
с геморрроидальным цветом лица,
блёклым голосом
каждый день ходит в контору,
кого-то записывает, а после…
да, после дарует людям бессмертие!
* * *
У меня в железном шкафу – архив.
При нём – солидное радиокладбище.
С каждым годом оно всё богаче.
Люди умерли, а голоса свежи, сочны.
Я украдкой даю их в повторах.
Пусть проветрятся.
Выпущу – не поймают.
Кыш, кыш!
* * *
Когда умер Джералд Даррел
(“Звери в моей постели”, “Зоопарк в моём багаже”),
мне велели написать некролог.
Я смешал голоса птиц,
морских котиков, дельфинов,
волков, слонов, макак
и дал этот стон в эфир!
А кто ещё имел право
отпевать Даррела?
* * *
Я скажу вам на ухо –
ближе, ещё ближе –
мои радиотайны.
Я знаю, как озвучить старение, умирание
(но не смерть! Опыт смерти непередаваем!).
Ещё я знаю, каким голосом воет любовь
(в зоопарке я брал интервью у дикой собаки).
Слушайте, с какими специями, приправами,
кореньями я работаю в моей радиокухне.
Слышите? Вот голос человека,
записанного с интервалом в сорок лет.
Теперь понятно,
как передать старение?
А умирание?
На жаре в саду лежит старик,
осаждённый насекомыми.
Они – существа хтонические.
Кому как не им проводить умирающего под землю?
Добавьте к стрекоту чечётку из фламенко
и получится танец на гробу.
Почему фламенко?
Потому что оно –
о любви и смерти.
Только никому ни слова!
* * *
Художник В. П. сказал в прямом эфире,
что в Европе следует создать еврейское государство
со столицей в Черновцах.
Почему в Черновцах?
Там святые камни –
могилы евреев.
Я ответил ( в прямом эфире),
что эта мысль была бы по душе
нынешнему иранскому президенту
и палестинским либералам.
Художник В.П. сказал,
что еврейское государство
со столицей в Черновцах
вовсе не исключает
существования государства Израиль.
Я не нашёлся, что ответить.
Интересно, читал ли В.П.
ранние стихи И.П.
(“Мой городок, из труб не дым, а дымшиц”…)?
Честно говоря, мне понравилась идея В.
Вот бы поговорить об этом
в прямом эфире.
* * *
Палеонтолога Б. я спросил,
любит ли он динозавров.
“Да, – ответил он. –
Особенно хищных.
Это были резвые животные.
Они заботились о детёнышах.
Весело пожирали друг друга,
пока не превратились в птиц,
и тем самым доказали,
что ползающие могут летать”.
В заключение академик Б.
выразил уверенность,
что судьба человека будет
куда печальней судьбы динозавра,
но говорить об этом пока рано.
Я задумался и забыл спросить,
почему “печальней”,
куда “печальней”,
да и что может быть “печальней”
вымирания, исчезновения,
разлучения с телом?
* * *
Нашёл в архиве голос коллеги.
Запись сорокалетней давности.
Голос сочный, бесстрашный.
Не голос, а “вся жизнь впереди”.
Спросил у секретарши его телефон,
позвонил за океан, представился, сказал,
что делаю передачу о материи голоса,
как она мнётся, ветшает, снашивается.
Спросил, сможет ли он ответить на несколько вопросов.
В трубке что-то зашипело.
-Громче, – закричал я.
Зашипело громче.
-Что-о-о? Каких во-про-сов?..
-О голосе! Как он мнётся, ломается,
испускает дух.
-Испускает… дух?
-Громче!
-Что?..
В трубке словно вода закипела, забулькала.
А после – оборвалось.
После – тишина.
Та самая.
Мёртвая.
* * *
Снова копался на радиокладбище.
Послушал кашель Газданова,
сопенье Адамовича.
Их записывали в парижской студии.
Изоляция там была никудышная,
да и кого интересовала чистота звука
в эпоху глушения?
Мне казалось, что
через акустический перископ
я вслушиваюсь в жизнь
на том свете.
Я извлёк голоса коллег
с того света – на этот.
Выгуливал их пятнадцать с половиной минут,
а после вернул на место.
Радио примиряет со смертью.
Могу включить её или выключить.
Она – под рукой,
и вовсе не страшная.
* * *
Давайте помечтаем.
Допустим, я умру,
и кто-то скажет:
-Царство ему небесное!
А вот и опоздал!
Я в этом царстве уже четверть века.
Изрыл его голосом,
как бактерии – сыр.
И скажу прямо:
оно мне по душе.
Не то что земное.
* * *
Ну и утро!
В Москве умер философ А.,
в Париже – художник Я.
Оказалось, только у меня
хранятся их голоса.
Лопухи из отдела текущих событий
пришли с протянутой рукой.
Не скрою, это была минута триумфа.
Между тем, кладбище моё систематически прирастает.
Пора разбить на аллеи, каталогизировать, пронумеровать.
В таком деле нельзя полагаться исключительно на память.
Пора подумать, кому его завещать.
Только не конторе!
Необходима персональная ответственность.
И не просто завещать, а составить исчерпывающую инструкцию: как часто выгуливать,
в какое время, кому сколько минут.
С прогулками нельзя перебарщивать.
В околоземном пространстве голос с кислородной голодухи может лопнуть, сдуться.
Как говорил ( о свойствах мысли) философ А.,
«вылетит – не поймаешь».
Рисунок Л.О. Пастернака.
