В Мыстецком Арсенале до 30 января 2022 года открыта выставка «Футуромарення». Это первый разговор, ей посвященный. Рассказывает коллекционер, специалист по истории авангарда Евгений Деменок.
….Около года назад замдиректора Одесского литературного музея, Алёна Яворская, написала, что меня ищет Игорь Оксаметный из Киева по поводу выставки, посвященной украинскому футуризму. Мы связались с ним, он рассказал о своих планах, и меня это очень вдохновило. Это ведь первая такого рода первая масштабная выставка в Украине. В феврале 2019-го в Центре современного искусства М17 прошла конференция, посвященная 140-летию Малевича. На неё приехали исследователи из разных стран. Как раз там состоялся круглый стол, посвященный истории авангарда в разных украинских регионах. Я рассказывал об Одессе, Херсоне, Херсонщине и далее. Видимо, поэтому Игорь Оксаметный меня и искал.
Мы начали общаться и определились с тем, что я могу дать для выставки из своей коллекции.
Если посмотреть на карту Украины, получится, что есть три главных центра развития авангарда и футуризма в Украине – Одесса, Харьков и Киев. Хронологически Одесса была первой, и всё началось как раз с Давида Бурлюка. В первый раз он приехал в Одессу в 1900 году, чтобы учиться в художественном училище, а через год уехал. Он, конечно, тогда не был никаким футуристом, потому что футуризм как явление возник позже, уже в 1909-м, после того, как Маринетти опубликовал свой манифест. Но в Бурлюке этот авангардный дух всегда жил. Именно вокруг него – и его семьи – и начинает формироваться круг авангардистов, позже – футуристов на юге тогдашней Российской империи, на сегодняшнем юге Украины.
Именно в Одессе Алексей Кручёных, автор знаменитого «Дыр бул щыл», познакомился с Володей Бурлюком – о потом, разумеется, и с Давидом. Тут же с Бурлюками познакомился и сдружился Владимир Баранов-Россине, художник, изобретатель оптофонического пианино. Так вокруг Бурлюка стало формироваться некое ядро. После того, как в декабре 1907-го, в Москве, Бурлюк с Михаилом Ларионовым устроили выставку «Венок―Стефанос» (с которой в принципе начинается отсчет русского авангарда), буквально на следующий год, уже с участием Александры Экстер и Богомазова, Бурлюк организовывает в Киеве, на Крещатике, выставку «Звено». Украинский авангард на сегодня принято отсчитывать именно от этого события. Бурлюк раздавал на ней листовку «Голос импрессиониста в защиту живописи». Это его первый манифест – себя он считал тогда импрессионистом. Сегодня на выставке «Футуромарення» есть каталог выставки «Звено» — редчайший экспонат.
Получается, что благодаря Бурлюку Одесса в плане авангарда была лидером в первый его период. Поэтому первый зал сегодняшней выставки посвящен в первую очередь Одессе и Югу Украины. Когда папа Бурлюков, Давид Федорович, стал управлять имением графа Мордвинова в Чернянке, Бурлюк всех туда и приглашал. К нему дважды приезжали Хлебников, Михаил Ларионов, приезжали Крученых, Маяковский, Бенедикт Лившиц. Бенедикт Лившиц – тоже одессит, он учился в Киеве на юриста и был знаком с Александрой Экстер, которая и познакомила его с Бурлюком. Лившиц, бросив все, поехал в Чернянку, после чего и стал футуристом. Именно он предложил назвать их объединение «Гилеей» (по древнегреческому названию части Скифии за устьем Днепра).
В первом зале выставки, сразу направо, есть видео из Чернянки, где до сих пор есть стена Бурлюков. Володя из кусочков черепицы и камня выложил изображения, похожие на то, что он тогда делал. Это некий клуазонизм. Критики смеялись над ним, называла его работы «витражами». При этом Михаил Ларионов считал его одним из самых одарённых художников-авангардистов.
В первом зале, у входа, там, где висит рояль – выдержки из киевских газет того времени, на них Владимир Бурлюк и его работы изображёны карикатурно. Но благодаря карикатурам мы можем сегодня составить хотя бы отдалённое представление о том, как они выглядели, потому что большинство из них, увы, утрачено.
Что еще интересного в первом зале? То, что привезли из Херсона, из областного краеведческого музея, найденную Бурлюками вместе с Виктором Гошкевичем, создателем местного музея древностей, в скифских курганах утварь. Это, конечно, дорогого стоит. Я никогда этого не видел раньше.
Игорь Оксаметный и Виктория Величко – скромные люди, проделавшие титаническую работу. По всей Украине они нашли и собрали для выставки огромное количество экспонатов. Далее там выставлен целый ряд работ Давида Бурлюка. А в витрине – футуристические книги и документы. Я привез оригинал «Пощечины общественному вкусу», оригинал свидетельства об окончании Бурлюком Одесского художественного училища, портрет Давида Бурлюка работы Василия Каменского-младшего. Когда Бурлюк в 1956 году приехал в первый раз в Советский Союз после 36-летнего отсутствия, он встретился с сыном Каменского, потому что Каменский лежал, разбитый параличом, и не хотел никого видеть. И вот сын Каменского пришел к Бурлюку и сделал с натуры четыре наброска. Один из них я привез на выставку. Привёз ещё несколько футуристических книг, который издавал Алексей Крученых: «Возропщем», «Полуживой», их с Хлебниковым знаменитую «Игру в аду», изданный Бурлюком сборник «Молоко кобылиц». Получается, что первая половина первого зала посвящена как раз Одессе и югу Украины. Это самое начало. Это первое десятилетие прошлого века, когда вокруг Бурлюков, Одессы, Херсона все крутилось. А дальше начинается движение в Киеве (во многом благодаря Экстер, Богомазову). Дальше начинается движение в Харькове. Соответственно, это хронологически прослеживается в залах.
Что еще важного происходило в Одессе? В конце 1909 открылся первый «Салон» Издебского. Владимир Издебский был хорошим знакомым Бурлюка. Если открыть архив Мюнхенской художественной академии, то можно увидеть, что записи об их поступлении туда в 1902 году сделаны прямо друг за другом. Издебский загорелся идеей сделать такие салоны, на которых жители тогдашней Российской империи могли бы познакомиться с новейшими течениями мировой живописи. Он привез кучу французов с легендарными именами (Брак, Дерен, Матисс, Боннар, Руо) и взял все российское левое искусство (особенно на вторую выставку). Помогали ему с организацией выставок Бурлюк и Кандинский. Когда второй «Салон» Издебского открылся в 1911 году в Одессе, именно Кандинский нарисовал обложку (которая очень похожа на обложку альманаха «Синий всадник») и опубликовал в каталоге свою статью «Содержание и форма». Это был первый важный теоретический текст Кандинского, опубликованный в России. Первый «Салон» после Одессы уехал в Киев, Петербург, Ригу, а второй «Салон» был показан после Одессы в Николаеве и Херсоне. Это был фурор, первая презентация современного на тот момент авангардного искусства в таком масштабе в России. Конечно, это огромное влияние оказало на тогдашних художников. Как раз в Одессе Бурлюк познакомился с Кандинским. Кандинский потом станет крестным отцом его младшего сына, Никиши.
1914 год – важная веха для Одессы. В рамках «Турне кубофутуристов» в город с выступлениями приезжают Бурлюк, Маяковский и Каменский. Это был, безусловно, такой толчок для молодых одесских поэтов и художников. После этого, в конце 1914 года, появляется первый авангардный литературный альманах «Шелковые фонари». Потом выходило еще несколько таких альманахов: «Серебряные трубы», «Авто в облаках», «Седьмое покрывало», «Чудо в пустыне». В них публиковались не только одесские поэты, но и столичные звезды – например, Владимир Маяковский, Вадим Шершеневич. Обложки делал Сандро Фазини, старший брат Ильи Ильфа. У меня есть большая статья «Футуристы в Одессе». Я там написал, что Сандро Фазини – единственный одесский художник, которого можно с натяжкой причислить к футуристам. Он делал интересные обложки. Он уехал в Париж, потом погиб в Освенциме. Но тогда, за тридцать лет до войны, все было хорошо. Фазини был одним из самых ярких художников среди «Одесских независимых» – в ещё Теофил Фраерман, Амшей Нюренберг…
В 1919 году в Одессе жила Экстер. Она даже открыла здесь свою студию. Экстер приехала уже известным художником костюма, готовила с Константином Миклашевским постановку «Саломеи» Оскара Уайльда, создавала костюмы для своей подруги, танцовщицы Эльзы Крюгер. А ещё принимала участие в украшении города к Первомаю – сам Маринетти писал, что революционные солдаты и матросы такого искусства не понимали и топтали ногами её плакаты. В конце концов Экстер вернулась в Киев.
Следующий значимый всплеск футуризма в Одессе – 1923-1927 годы. Он был связан с двумя группами – «ЮгоЛЕФ» и «ЮгРОСТа». Это отделения того самого ЛЕФа, лидерами которого были Маяковский, Асеев, Брик, Сергей Третьяков. Самым ярким представителем ЮгоЛЕФа был поэт Семен Кирсанов, ему было тогда 18 лет. Они познакомились с Маяковским, когда Кирсанову было всего шестнадцать лет, и Маяковский взял его под свою опеку, под свое крыло, и Кирсанов стал в Одессе тех лет главным футуристическим заводилой. Он написал совершенно замечательное эссе «Черноморские футуристы», где описывается вся эта история. В 1925 году Кирсанов уехал в Москву, но «ЮгоЛЕФ» успел издать целый ряд сборников – они представлены здесь, на выставке.
Последний всплеск футуризма в Одессе связан в первую очередь с Михайлем Семенко и ВУФКУ. Семенко приезжает в Одессу в 1924 году. Пока в Киеве строили будущую киностудию Довженко, украинская киноиндустрия базировалась в Одессе и Ялте. Семенко был главным редактором Одесской кинофабрики. Ни одного фильма в Одессе по его сценарию поставлено не было, но к нему приехали его друзья и соратники: Гео Шкурупий, Микола Бажан, Юрий Яновский. Многие из них издали в Одессе свои сборники: у Шкурупия – два, у Гео Коляды и Олексы Слисаренко – по одному. Получается, что вторая половина 1920-х – это уже украинское направление. Бурлюк уже был давно за границей, кто-то был в Москве, а здесь, в Одессе, был яркий взрыв украинского футуризма. Но в 1927 из Одессы уехал Семенко, и на этом все закончилось. И вообще, левое искусство к тому моменту в тогдашнем Советском Союзе попало под пресс. А скоро все плохо кончили: кого-то расстреляли как украинских буржуазных националистов, кто-то покончил жизнь самоубийством.
В последнем зале выставки есть важное послесловие. Игорь Оксаметный говорит: «Мы решили дать два направления, куда все двинулось». В этом зале-послесловии можно увидеть демонстрацию двух фильмов. Один из них – фильм Евгена Деслава, в нем — беззаботный Париж, с одной стороны, а с другой – другое кино: украинские писатели в Москве. Там тоже очень интересно: Наталя Забила, красавица, представительный Бажан, Маяковский и так далее. В начале московские власти заигрывали с Киевом, была активная украинизация, в 1930-х Сталин все это дело выкосил начисто, и даже те, кто приспособился к новым реалиям – а авангардисты ведь были леваками – не был застрахован от тюрьмы или расстрела.
Как правильно в последнем зале написано, тогда никакого деления по национальному среди футуристов признаку не было и быть не могло – это был страшный моветон. Футуризм, левое искусство были изначально космополитичны. Тогда гораздо более существенными были классовые либо эстетические различия. Семенко стал прокоммунистическим, но это ему не помогло – его все равно расстреляли. Даже тем, кто пытался примириться с этой страшной коммунистической гидрой, это не помогло. Хотя кто-то выжил и даже добился признания у советских властей – Бажан, Яновский – они должны были забыть футуризм навсегда.
И ещё один вопрос поднят в последнем зале выставки – отношение украинского и российского авангардов? Сейчас это актуальная тема. Слава богу, появился целый ряд книг об украинском авангарде. Один из основных вопросов – был ли, существовал ли самостоятельный украинский авангард? И если да, чем он отличался от русского? Тут можно подходить с точки зрения территории и с точки зрения языка. В этом плане харьковские футуристы 1920-х, например, не вызывают никаких споров. Жена Жана-Клода Маркаде, одесситка Валентина Дмитриевна Васютинская-Маркаде, уже в 1980-х выделяла украинский авангард как отдельное явление. В начале тех же 1980-х вышла прекрасная книга Мирославы Мудрак.
Если смотреть на территориальный принцип деления, то Голда Меир – тоже чуть ли не украинка. Либо же языковой. Например, Александр Архипенко в письме к брату, в своё время бывшему министром в правительстве УНР, отказывался становиться национальным художником и подчёркивал, что он художник европейский, хотя и украинец (при этом отмечал, что большинства слов из присланного ему украинского журнала не понимает). А Михаиль Семенко подчеркивал, что он – украинец и писал по-украински. Богомазов, Ермилов говорили по-русски и себя считали ближе к русской культуре, а Петрицкий – ближе к украинской. Майк Йогансен сознательно перешел на украинский, хотя был, по-моему, этническим шведом.
Сегодня эта тема болезненна, и тут сложно провести какие-то четкие границы. Есть подход, который мне импонирует – подход Дмитрия Емельяновича Горбачева. Горбачев записывал в украинцы всех так нежно и мягко, что сопротивляться этому невозможно. Был ли человек этническим украинцем, либо он территориально здесь жил, неважно. Дмитрий Емельянович и Кандинского в число представителей украинского авангарда записал.
Но для меня важно то, что территориально это было здесь, а культурно это было в мейнстриме тогдашнего мирового культурного поиска. Потом, начиная с 1930-х, мы безнадежно отстали (и до сих пор не догнали). А тогда этот авангардный взрыв был в мировом мейнстриме, это очень важно. Поэтому к этому такое внимание, и не только у нас. Я уверен, что эта выставка какой-то резонанс произведет и в Европе, потому что эти имена и в европейском контексте имеют вес. Когда на той же конференции по Малевичу выступал Константин Акинша (а он в последнее время специализируется на подделках авангарда), он рассказывал, что так как Ларионова с Гончаровой подделывать уже бессмысленно, то уже взялись и за Петрицкого, и за Ермилова. То есть уже украинский авангард выбился на рынок подделок, и это стоит приличных денег. Это значит, что эти имена имеют ценность для коллекционеров, и далеко не только украинских.
Я в восторге от этой выставки. Очень сложно заполнить огромные залы Арсенала. Понятно, что там очень много пустого пространства, но там – вся хронология. Если во все вникнуть, задуматься, всё внимательно прочитать — будет круто. Организаторы проделали титаническую работу. На выставке многое связано и с театром, много театральных эскизов, там Вадим Меллер, там тот же Петрицкий, там Хвостенко-Хвостов, Экстер. Имена и имена.
