На «Книжном Арсенале» в этом году были хорошие музыкальная, выставочная и детская программы. И очень хорошая программа, посвященная книжному дизайну.  В рамках этой программы (с темой  этого года «интерфейсы оптимизма»)  художник Петр Банков провел мастер-класс по созданию книжных обложек — «Книжкова обкладинка як плакат і візуальне хокку». 

Плакатиста Петра Банкова представлять не нужно,  он  — икона, целая творческая фабрика.   Kyiv Daily говорил с художником накануне его приезда на Книжный Арсенал. 

Расскажите, какие цели у дизайнера — менять мир, развлекать, информировать, развивать?

— У меня нет постоянного ответа на этот вопрос, потому что он меняется каждые пять  или десять лет. Функции дизайнера – помогать делать мир красивее и комфортнее, делать мир более продаваемым для продавцов, а для потребителей – более потребляемым. Вот и случилась с дизайном абсолютно удивительная вещь: он потерял одну свою функцию – продавать, покупать, удивлять, помогать. По-моему, дизайн превратился в ключик к какой-то двери, которая ведет в прекрасное будущее. В дизайне появилось волшебство, которого раньше не было и которое раньше все старались не замечать. То есть оно было, но как-то об этом чуде дизайна было неловко разговаривать. Это связано с тем, что весь прошедший век дизайн был  не самоценным, а приложением к чему-либо. Плюс еще есть штука под названием HHH (Три эйч) (Hard, head, hand) – треугольник, который завязан на дизайне, когда работают сердце, голова и руки.

В XX веке весь дизайн был связан с этими точками входа и выхода, все входило по возможности через голову и выходило через голову. Если делали дизайн, то надо было много понимать и знать.

А сейчас все изменилось кардинально. Сейчас главная точка входа и выхода – сердце, душа, переживание, и дизайн стал главной частью переживания через сердце, душу, руки и в последнюю очередь  — через голову. Я предполагаю, что это некий ответ на то, что через десять лет искусственный интеллект займет многие ниши в нашей с вами жизни. Но одна ниша, в которой не будет искусственного интеллекта – переживание. То есть все, что останется людям – переживать. Переживание – это самое ценное, что будет с нами через 10 лет. За что будут бороться корпорации и творцы? Чтобы было больше прекрасных переживаний. В этом смысле дизайн становится абсолютно незаменимым и неимоверно важным. 

Как ни странно, все нынешние профессии в дизайне, которые связаны с переживаниями, управлением переживаний, растут как грибы после дождя: все больше и больше вакансий, больше платят денег за это, больше возможностей делать эксперименты. Поэтому роль дизайна в нынешнем мире – абсолютно фантастическая.

Но точно также и с музыкой?

— С музыкой вообще удивительные вещи. Музыка для меня лично работает как модель воскрешения: вот есть ноты, а потом раз – и кто-нибудь сыграл Шопена. В музыке есть абсолютно чудесная функция – функция воскрешения переживаний, мне это страшно в ней нравится. Причем у любой: той, которая с нотами и той, которая играется без нот. Ставишь там пластиночку или трек —  и —  переживания. Но это всё – про воскрешение через ноты, через звук, через голос.

Согласна. А как (допустим)  шрифтовой дизайн отвечает за переживание?

— А там сейчас происходят тектонические сдвиги. Долгие годы от шрифтового дизайна требовали функционализм: чтобы была высокая читабельность, доступность информации. А сейчас, если шрифт представить как самолет, который летит, то окажется, что у шрифта меняется форма крыла и он становится одним большим крылом. Шрифт не выдерживает этого натиска, и с радостью принимает всё новое, всё, что есть. И многое входит абсолютно красиво в шрифты.

Появился жанр, который был не заметен, но сейчас стал важен. Это шрифты, которые делают не профессиональные шрифтовики, а дизайнеры, под свои конкретные проекты, делают как могут, как чувствуют шрифты. И это страшно интересно.

Плюс каллиграфия была немного утилитарна. В последние годы каллиграфия стала просто незаменимой и прекрасной. Новая каллиграфия – темпераментна, мягка, добра; она может быть зубастой, как рыба карп, с круглым розовым беззубым ртом.

Все, что сейчас касается шрифтов дизайнеров – для меня лично это неимоверно интересно.

Переживания — это же все равно продуманная вещь: это знания, это какая-то осознанность, плюс проживание. А как все вербальное превратить в визуальное и сделать понятным?

— Отчасти это идет как бы через голову, но происходит смена парадигм — в дизайн приходит очень много людей, которые открывают для себя эту профессию с нуля и каждый раз изобретают колесо, совершают открытия. В этот момент большое количество горячих сердец приходит в профессию. Профессия меняется под влиянием этих людей. 

И потом, есть же мир кастомизации, который за последние 20 лет становится все более и более актуальным. Например, за мной на воркшопы года два ездила команда прекрасных людей по Европе. Это были абсолютно разные по конструкции люди: большие и красивые женщины-викинги, под два метра ростом; много курящие и красивые женщины из Шотландии; староверы; мальчики с бледными лицами… но все они ловили каждое слово. Что-то поднимало их ездить за мной на воркшопы во Францию, в Германию, Испанию. Даже этот контакт и опыт —  прекрасное переживание. Вы дизайнер по образованию?

Нет, по образованию я филолог. И как раз хотела спросить, как вы стали дизайнером? Филологом мне было становиться немножко неудобно. Потому что книжки – это любовь, и как-то неудобно делать любовь работой.

— Я вам по-хорошему завидую. У меня есть знакомая, она сейчас директор Каирского музея. Эта девушка – арабист, и она смогла через арабские буквы и слово перейти в дизайн. Она — абсолютно удивительный и точный дизайнер, уехала в Каир, потому что любит эту культуру, — и там работает. Это я к тому, что филология и дизайн – это очень близко.

Наверное. Как вы стали дизайнером? 

— Я из прекрасной художественной семьи. Родился в городе Минске. Мама и папа – художники. Закончил класс скульптуры в минском художественном училище и какое-то время был скульптором. Потом понял, что скульптура мне уже не интересна. В тот момент единственной перспективой жизни была работа на кладбище — памятники на могилы. В принципе работа хорошая, но унылая. 

Поступил в Москве на отделение «Книжная иллюстрация и дизайн книги». Закончил курс у прекрасного учителя Мая Митурича-Хлебникова. Потом остался в аспирантуре. Тогда все говорили, что это русская футуристическая книга, сейчас справедливо оговариваются, что в основном это украинская футуристическая книга, — потому что Нарбут, Бурлюки, Малевич – это прекрасные украинцы.

Потом сделал свой журнал по дизайну kAk. Мы его создали с первой женой Катей Кожуховой издавали лет 15-20. 

Позже сделал студию. Потом поступил на «Communication strategy», институт BBDO. Учился там. Но однажды понял: я не хочу командовать студией, клиентами, я хочу быть царицею морскою – и стал делать плакаты.

Одиннадцатый  год я живу в Праге. Езжу по миру с выставками, воркшопами. Делаю  все сам. Помогает мне сын, он студент Пражского вуза и помогает жена. Еще  езжу на рыбалку. В общем, живу счастливо, как счастливый рыбак-дизайнер.

Дизайнер-рыбак, плакаты которого хранят серьезные музеи.

— Я же не просил, чтобы эти музеи хранили мои плакаты. Всё – абсолютно счастливая случайность. Пообщался с Жюльет Кинчин (Juliet Kinchin — куратор МоМа).Она говорит: «А давай я порекомендую твои плакаты МоМа». Я говорю: «Давайте. Что мне, жалко, что ли?». Раз – и она говорит: «Все счастливы взять в коллекцию МОМА твои плакаты».

Потом выпивал в Париже после выставки (там шла выставка «Этап График»). Этот проект сделал прекрасный одессит, и он сказал: «Давай я сделаю публикации». Я говорю: «А давай». И потом, когда мы все вместе выпивали, с нами была француженка редкой красоты, с ровными, белыми зубами. Она говорит: «А не хочешь ли ты стать частью коллекции Лувра». Я говорю: «А, классно!»

Вот так примерно все и выглядит – какие-то бесконечные счастливые случайности.

Однажды вы сказали, что 3000 плакатов — это ваша цель №1 до конца жизни. Сколько их уже? Какие цели №2 и №3?

— Сейчас я сделал 1120 плакатов, поэтому мне осталось 1880. До этой цели еще 10 лет работы. А может, и меньше. А после этого я хочу жить у моря и рисовать, делать всякую живопись и плакаты.

А чем отличается плакат от киноафиши?

— Так это же одно и тоже. Просто сейчас киноафиша имеет привязку к теме, сюжету.  Новые современные афиши, которые мне страшно нравятся, – плакаты. Плакат сейчас – условное разделение, он превратился в лабораторию творчества. Плакат сейчас – источник алхимических опытов, из которого черпают пластические ходы, пластические языки все — рекламисты, упаковщики, те, кто строит всякие сайты,  и разрабатывает все игрушки. При этом у плаката есть удивительное свойство: как правило, человек, который делает плакат, может сделать все, что угодно. Люди, которые делают все, что угодно, не могут справиться без опыта с пространством плаката. 

Массимо Виньелли был плакатистом, а потом стал проектировать города в 1970-е, 1980-е и 1990-е, —  всю жизнь рассказывал историю о том, что весь дизайн един, от столовой ложки до дома, а плакат как бы собирает все знания и опыт в одну ось, на которую можно, как в детстве, когда играли в пирамидки, нанизывать все колечки: и ложку, и стул, и интерьерный дизайн, и световой дизайн, и саунд-дизайн. В общем, все можно одевать на эту вертикальную ось плаката.

С одной стороны, плакат сейчас – удел фриков, а с другой – лаборатория, которая бесплатно раздает итоги своих опытов для всех неравнодушных людей в дизайне.

Чем отличается плакат от книжной обложки?

— Законы дизайна работают везде одинаково. Книжная обложка от плаката отличается немножко. Хотя, например, лучшие американские обложки, которые публикуют книжные обозрения при The New York Times (у них есть конкурсы), стали плакатами. Там есть разница: если в плакате можно ставить картинку и шрифт буквально в край листа, то в книге надо делать маленький отступ. Но это чисто технологическая вещь, которая связана с переплетными работами. Когда клеят обложки либо когда рубят обложки, то надо оставить зону свободной в 2, 3, 5 мм. В принципе – одно и тоже, но с неким небольшим пояснением.

Вы сейчас беретесь за оформление книг?

— Да. Я сейчас делают все, что мне интересно. Если это интересные книжки, если от меня не требуют проектной работы, то с радостью беру. 

Нужно ли столько внимания и сил уделять оформлению массовой литературы, если только это не классная книжка?

— А кто сказал, что надо много? Я считаю, что хорошая обложка и хороший плакат делаются 15 минут. Ну, ладно: за час. Вот я сейчас с вами поговорю и сделаю один плакат-оммажна смерть Милтона Глейзера, прекрасного американского дизайнера, который сделал значок «I love New York». После разговора с вами я выдохну, схожу к речке Влтаве и сделаю его за 45 минут. А потом я сделаю плакат для «Зеленого театра» в Одессе — за следующие 45 минут.

Потом посижу, выпью кофе, посмотрю на них, может быть, что-нибудь добавлю/убавлю и отошлю. Все быстро делается.

А 15 минут, 45 минут — это важно?

— Да, я ставлю всегда жесткий тайминг по секундомеру: 15 минут, полчаса или 45 минут. Есть рамки, в которые я пытаюсь уложиться. Как правило, это получается.

А детские книжки вы иллюстрируете? 

— Да.

У Митурича кстати была прекрасная книжка моего детства — «Маугли».

— Но у Мая Митурича была другая методология: он старался делать быстро иллюстрации, но при этом он мог на развороте сделать одну и ту же иллюстрацию с нуля по 30 раз, 40 раз, 120 раз, пока не почувствовал, что все сложилось. То бишь он делал лист за листом… В этом смысле он удивительный художник спартанской закалки.

У вас есть любимая (ваша) книжка и любимый (тоже ваш) плакат?

— Мне нравятся «Татарские народные сказки». Есть такой прекрасный татарин, меценат, родился в Грозном. Из Грозного переехал учиться на физмат, в Москве. А потом стал достаточно богатым человеком. Сейчас н кучу денег тратит на пропагандирование татарской культуры. Кстати, он хочет переиздать «Татарские сказки» третьим или четвертым тиражом. Но какая его отличительная  черта? Он сказал: «Делай, что хочешь. Главное, чтобы ты был счастлив. А я буду, глядя на тебя, тоже счастлив. Все будет хорошо».

Прекрасное рабочее предложение.

— А плакатов много. У меня есть сотня любимых плакатов. Люблю всю  серию, которую  делал для Перми, для Наили Аллахвердиевой,  куратора в Пермском музее. Она заказывала потрясающие театральные плакаты для школ и для выставок. Все плакаты, что для нее делал, все плакаты, что сейчас делаю для чешской культуры, все плакаты, которые делал для любимых музыкальных групп, – люблю.

Что вы будете делать на мастер-классе в «Книжном Арсенале»?

— У меня есть план А и план Б. Я не понимаю, насколько подкованными придут люди. Если я почувствую, что люди не очень подкованные, то я буду просто рассказывать о 12 секретах: допустим, как сделать хорошую книжную обложку без кровавого поноса. Если мне будет понятно, что там такие же влюбленные в дизайн люди, как и я, то мы сделаем почти джазовый джемсет на тему «Книжные обложки».

Я желаю вам второго сценария, но, наверное, и первое тоже будет интересным.

— Я думаю, что все интересно. То, что я рассказываю – этого ведь нет в книжках, в лекциях, потому что это личный опыт. Я с 2014 года по 2019 год промотался по всему миру, и оказалось, что эти бесконечные и разной длины воркшопы сформировали мой личный педагогический опыт. И этот опыт я сейчас проживаю: делаю воркшопы в своей маленькой школе плаката. И в Киеве произойдет все, основанное на этом опыте. Взятое не из книжек, и всяких чужих лекций. Я понимаю, что часть моего опыта будет рассеяна в мир, и это очень хорошо. Чем больше хороших дизайнеров: умелых, веселых, жизнерадостных, тем мир становится веселее, бодрее, красивее.

А дизайн действительно способен изменить мир, или это такая рекламная максима?

— Он как раз и меняет мир.

Но он же меняет еще и самого дизайнера.

— Да. Одно из моих важных открытий за последние 10 лет – если человек делает хороший дизайн, то он всегда — хороший человек. Кстати, удивительная вещь: плохие люди делают плохой дизайн, прости Господи, а хорошие дизайнеры всегда оказываются офигенными людьми. Если можно было бы ставить на людей маленькую, как на золотых изделиях, пробу, ну где-нибудь за ухом, то хорошие дизайнеры были бы на 99,9 процента хорошими людьми.

Так просто отличить заурядного дизайнера от очень хорошего.

— Но каждый заурядный дизайнер стремиться быть прекрасным дизайнером.

Да, вы правы.

— Потому что я не слышал, чтобы те, кто работает в дизайне, сказали: «А я хочу быть говно-дизайнером». Нет, все хотят быть хорошими людьми, веселыми, немножко выпивать, много говорить хороших слов друзьям и радоваться жизни.

Звучит как тост.

Текст: Вика Федорина

Фото: Роман Шаламов