В последние десятилетия в Британии появилось новое поколение композиторов, работающих со сферой интимного, домашнего и сырого.

На сайте Тима с многозначительным доменным именем untitledwebsite.com он помещает себя в ряд «независимых британских голосов». Почему британских и почему независимых? Бытие определяет сознание, экономика определяет искусство. В Британии, где нет сильной институциональной поддержки композиторской музыки, не сложилось такой ярко очерченной наукообразно-авангардной школы, как во Франции или Германии. Поколение авторов, пришедших в 90-е, характеризует особый дух, где британская интеллектуальность и отстранённость соединяется с хрупкостью, уязвимостью, «детскостью» и теплотой. Они часто играют себя сами или поручают это друзьям за невозможностью располагать такими мощными ресурсами, как IRCAM в Париже и немецкие оркестры/фестивали.

Тиму Паркинсону под 50: это идеальный возраст, чтобы ещё несколько раз круто всё поменять (Стравинский, Верди) и даже прославиться (Яначек, Айвз, Сати). Его почти совсем не знают в Украине и очень слабо — в России; возможно, эта статья послужит небольшому увеличению географии узнаваемости и даже исполнений. Для затравки предлагаю послушать небольшую фортепианную пьесу.

Блюзовая аккордовая последовательность в до мажоре, спрессованная в хаотично перекрикивающиеся перкуссивные выстрелы. Если «разложить» в мягкие переливы, будет примерно так:

Или так?

У нынешних композиторов нет роскоши «развивать»; они работают с готовым и смотрят на него как на реальность. А реальность принципиально нераспознаваема; она — вещь в себе. Музыка Паркинсона — это осторожные игры с уже найденным, данным самим бытом. Маленькие люди, запертые в картонных коробках и связывающиеся друг с другом при помощи электронных коробочек: начинаешь ценить свой мирок, своё «я», не разгромленное сумасшедшей медийной волной. Отсюда — интерес к детскому, личному, к чистой игре.

Вот Тим Паркинсон со своим коллегой по «независимым британцам», Джоном Сондерсом, на карантинной изоляции (то есть дистанционно) исполняет «24 прелюдии» для маленьких человеческих фигурок. Звуковой аспект пьесы ничтожен; это, скорее, видеотанец, где мы сопереживаем положению кукольного «тела», находим в их «действиях» привычные нам шаблоны или, не найдя, умиляемся их «беспомощности».

Как музыка докатилась до такого? Многие композиторы занимаются музыкальными практиками с исследовательской целью: изучить рамки восприятия, мышления, эмпатии, ожидания и наслаждения. В основе креативности — комбинаторика, то есть, в какой-то степени, игра. Детское удивление и детская увлечённость рождают ту истинность и то напряжение, которое (уже?) недоступно во взрослой всё понимающей всё испытавшей уставшей музыке. Это разительно контрастирует с бесконечно сверхсложными партитурами британских композиторов более старшего поколения — Брайана Фёрнихау (р. 1943) и Харрисона Бёртуистла (р. 1934).

Тим Паркинсон не отказывается от классической музыки как медиума; он, скорее, исследует её как археолог. В западноевропейском и постевропейском колониальном обществе нормально играть на музыкальных инструментах, знать ноты, играть в ансамбле; то же делает и Тим, но несколько иначе. Он как будто «забыл», что значат фигурации, аккорды, ноты, интервалы и переоткрывает их с любопытством принципиально нового субъекта. Послушайте untitled violin and piano piece (2020).

Вы уже заметили, как много у Тима untitled, неназванного, неназываемого. Перебирать кубики, подметать пыль памяти, истории, значений, значимости, оставшихся от прошлых поколений. Весьма красноречива единственная опера Паркинсона. Обязательный атрибут сценографии — куски мусора; нет никакого оркестра; участники — не профессиональные певцы, а, скорее, открытые к новому, к бытовым практикам актёры (лучше сказать: люди).

Это искусство после апокалипсиса. Апокалипсиса высоких идей, переделываемого общества и переизобретаемого человека, медиаистерик, башней из слоновых костей и кризиса смыслов. Во второй половине двадцатого века и особенно начале двадцать первого снизился интерес к hard skills, накоплению капитала, возвеличиванию и «взрослости»; и, напротив, сосредоточился на общедоступном, инклюзивном, горизонтальном, гибком, уязвимом и не-пафосном. Паркинсон — композитор эпохи после пропасти, высокомерия, равнодушия и наивного мессианства. Возможно, его подходы и его музыка окажутся интересными если не профессиональным музыкантам, то, как минимум, людям из театра, кино, видео, телесных практик, социально-ориентированных практик.

Текст: Алексей Шмурак

Фото: Rick Pushinsky