«Мой Киев, мои друзья и истории» — разговоры в жанре «Портреты и случаи» обычно мы с художником Матвеем Вайсбергом ведем в кафе рядом с нашими домами. После карантина местом встречи был сквер, новый герой — Александр Животков.
Для Животкова эстетика (и этика заодно) – туннель, с совершенно великолепной, обработанной поверхностью, устремленный вперед.
Иногда я его в шутку называю «опасным эстетическим сектантом», при этом понимаю, что он из тех, редких для меня людей к которым обязательно надо прислушиваться.
Животков как-будто не допускает шага влево-шага вправо, хотя иногда делает очень крутые повороты в своей… живописи.
То, что Саша делает сейчас, сложно обозначить. Он не хочет обозначать свои работы как «скульптуру». А как эти работы назвать? «Объекты» – тоже неточно. Что-то он такое делает…
На мой взгляд, ключ к пониманию Животкова таков: Он большой и осознает свою неповторимость и масштаб, при этом он очень чувствителен к разного рода эстетическим погрешностям.
И еще важное для понимания Животкова: он Друг. Он мне как-то позвонил, я пропустил, не перезвонил, и не ответил даже на следующий день. Забыл. После Саша мне сказал: «Старик, ты можешь не отвечать, но перезвонить обязан. Мало ли что с тобой могло случиться. Можешь не разговаривать, просто отзвониться, два слова — «занят, работаю». Он это очень хорошо объяснил, я запомнил.
Саша сложен. А кто прост?
Все его «повороты» — это не разные «Саши Животковы». Представьте, что от одной и той же звезды могут быть разные проекции. То есть этот крутой разворот от живописи – а он сам не знает, когда закончится и закончится ли вообще – дорогого стоит для меня. Его эстетическая дотошность — это как почерк, отпечатки пальцев, анализ крови.
У меня дома висит натюрморт, который он мне когда-то подарил. – я смотрю на него и думаю: « какой он, однако, всегда — хороший художник»! И нет тут противоречия.
Но если бы я сказал, что это только эстетические чувства и вещи, я бы сильно согрешил против Животкова и искусства.
У Саши очень высок уровень платы за то, что он делает. Все настоящие художники платят из «вертикальной голубой вены».
Когда произошел разворот от живописи я уже и не помню. Но тут же еще натуру надо учитывать, физическую мощь. Мне кажется, что Саше (вдруг или не вдруг?) показалось – и мы это с ним когда-то проговаривали и спорили об этом, – что в традиционной живописи слишком малое сопротивления материала.
Я ему говорил: «Саша, масляную живопись придумали ленивые, чтобы не было такого ремесленного момента, какой был только в рельефах, или который свойственен больше темперной живописи». Масло пластичнее: «Им ты раз-раз сделал и вроде бы получается». Для этого «раз-раз» он умудряется свои росчерки делать бензопилой на дереве. Другая легкость, другое сопротивление материала, необходимое для его мощи.
Слова, что Животков пишет своей пилой или фломастером на досках – это молитвы. Там зрителю ничего не прочесть, но он знает, о чём пишет. Верней, я думаю, что это молитвы. Когда-то это казалось неким переизбытком – объяснением-объяснения. Сейчас так не думаю.
Его работы — это «животковщина» в хорошем смысле слова. То есть все в работе должно быть эстетически совершенно, выверено.
Он делал мне в подарок одну штуку, она двусторонняя. На обратной стороне он написал свой какой-то текст, письмена, и мня попросил что-то сделать, чтоб была совместная работа. Я нарисовал свои условные «Семь дней». И долго сидел и перерисовывал текст из Торы на иврите, потому что почувствовал: в этом диалоге, языке описать что-то русскими буквами или украинскими или латинскими мне показалось неуместным. Больше я, кажется, совместных работ ни с кем не делал.
Его доски можно в каком-то смысле можно считать иконами — как говорил Ваган – тут есть «иконный момэнт». Его доски можно считать молитвами, хотя это не сакральные произведения в принятом смысле, а произведения светского искусства.
«У значительного художника, – говорил Игорь Дыченко, в произведениях – всегда — есть элемент тревоги». Как и все люди, художник понимает, что жизнь конечна. Стремление оставить по себе какое-то послание – это всегда послание в будущее – от этой тревоги никуда не денешься. У Сашки в полной мере это качество присутствует.
Что любит Животков? Хорошую чачу. Животков очень любит своих родителей. Он очень хороший сын, замечательный папа. Очень любит своего песика Кузю.
Отношение к пыли у Животкова бродскианское — братско-эстетское – эстетическое. У него все в мастерской присыпано ею как патиной: в его мастерской пыль живет как категория времени. И это не имеет никакого отношения к чистоплотности. Тут все очень аккуратно — нет хаоса. Напротив — есть внутренняя жесткая, железная воля, сопротивляющаяся энтропии.
