В день своего 45-летия пианист и композитор даст концерт в киевском клубе Caribbean.

Павел Игнатьев окончил факультет «специальное фортепиано», а после — существенно  расширил для себя границы инструмента. «Все, что я слушаю и играю, к чему я стремлюсь, и что мне интересно — определяю я сам», — Павел начинает разговор с манифеста, и  завершает им же. 

Что вам интересно? Ваша территория музыки?

— Она очень разнообразна, она кругленькая, как мир. Остановиться на чем-то одном и сказать «вот это — мое, а это  — не мое»  я не могу. 

То есть границ (от рэпа до импровизационной музыки) у вас нет?

— Практически нет. На Западе происходят джазовые фестивали. Когда ты задаешь вопрос «Что такое джаз?», у нас в Украине кто-то пытается умными словами рассказать, что же это такое — джаз. Я отвечаю на него просто: «Джаз – это все». Почему? Потому что на джазовых фестивалях звучит вся музыка. Поэтому джаз – это все, что есть вокруг тебя. Сейчас происходит очень большое смешение стилей. Да, и рэп сейчас смешивается с джазом. 

Хорошо. Кто вам интересен в украинской пианистической школе?

— Никто. Кто у нас есть в украинской пианистической школе?

Современники? Барышевский, Лопатинский, Кирилл Звягинцов…

— Я знаю, у нас есть очень хороший пианист – Евгений Громов. Он играет очень интересную современную музыку. Он очень классный пианист. Я знаю еще очень хорошего пианиста и преподавателя – Юру Кота. Есть другие хорошие музыканты, но они живут не в Украине. В Украине никто не живет из тех, кто играет классическую музыку, по простой причине – классическая музыка не дает возможности жить.

Им здесь не на что жить?

— Да, финансово выжить классическому музыканту в Украине невозможно. Если хотите, можем обсудить эту тему, но она грустная. Мой знакомый пианист Александр Куконин сейчас живет в Париже и делает в там очень красивые концерты. Он учился тоже в украинской десятилетке и консерватории. Многие талантливые пианисты так делают.

Вы ж не уехали. 

— А я не классический пианист. 

Точно. Вы играли с Марьяной Головко…

— Да, играл и играю. С Марьяной мы знакомы очень давно.

Она с большой нежностью говорит о вас. 

— Мы недавно вернулись, мы с Марьяной ездили выступать в Лондон и во Франкфурт. Марьяна уже ездит по всему земному шару. Когда у нее есть возможность, она берет меня с собой — по одной причине: я — тот человек, который может играть в одном концерте абсолютно разную музыку. Найти такого другого ей не удается, потому что обычно люди играют либо классику, либо джаз. А ведь нужно делать так, чтобы в одном концерте прозвучало и то и другое, плюс импровизация, плюс авторская музыка.

Как вас принимали в Лондоне?

— Очень тепло. Все настроены были, конечно же, на оперные арии. Но с большим энтузиазмом восприняли и арии из оперетт. И  совсем не ожидали, что после оперы и оперетты начнется джаз, были немножечко ошарашены. А еще я играл авторскую музыку. В 1,5-часовую программу вместилось все и, таким образом, никто не заскучал.

Еще играли с Бабкиным. Что вам дают эти коллаборации, когда вы выходите за рамки просто вы и публика?

— Это интересные эксперименты. Так публика Сережи Бабкина узнает еще и обо мне. Просто я работаю в таких направлениях, в которых до этого не работал. Такие коллаборации освежают мое личное внутреннее разнообразие. Но, если честно, они (коллаборации) у нас в Украине это  скорее — пиар-ход. 

Попытка немного изменить собственный ритм?

— Да.

Если верить Википедии, у вас с 2005 по 2010-й год каждый год выходило по альбому, а потом  наступил – перерыв. 

— А потом – перестали выходить.

Это перестало быть интересным?

— Нет, я просто хотел все переосмыслить. Тогда я просто улавливал это на одном дыхании, до 2010 года я больше играл, а сейчас я больше слушаю. Я переосмысливаю. Пришел возраст, наступило время многое переосмыслить. У меня изменился вкус. Джазовые фестивали расширили мой кругозор. Поэтому следующий мой альбом будет совершенно новым, и –  в новом направлении.

Что вам вообще интереснее делать: писать, играть, исполнять или слушать?

— Играть я люблю, слушать люблю, преподавать – не очень, но тоже приходится. Набираешься опыта – куча информации, которая обязательно в голове разрывается и ею нужно делиться. 

Вам не заказывали написать музыку к спектаклю, музыку к опере?

— К опере нет, потому что у меня минус с оркестровкой. Я пишу только для фортепиано. В принципе, сейчас с этим можно легко справиться – есть много инструментов, которые могут это виртуально выполнить на компьютере. Но я этого не делал пока ни разу, у меня нет примеров оперной музыки, поэтому никто не знает, что у меня есть такая возможность. Как говорится, «на нет и суда нет». Я не писал, и мне не заказывали.

Вы назвали фамилию Громова. Как вы относитесь к музыкантам-просветителям?

— Отлично отношусь. Очень надеюсь, классические музыканты сейчас изменились. На образовательную систему классического музыканта, если вы обратите внимание, очень повлияла политическая жизнь. Мы выросли в СССР. Что мы учили, как мы учили? Мы учились по учебникам СССР. Учебники в СССР представляли собой даже в музыке строгую политическую систему. И эта система очень сильно зажимала всех, людям было запрещено все. Было запрещено фантазировать, хотя вроде это никто не может запретить. Вот воплощать фантазии или делиться ими – уже другое дело. В общем, у нас было много ограничений. Они очень сильно проскакивают в поведении, в игре. Хотя… очень много талантливейших пианистов жило именно в Советском Союзе.

Многие считают, что когда был железный занавес, все внимание было приковано к балету и музыке, они стали элементом соревнований с Западом. Поэтому большое внимание было направленно, в том числе,  и к пианистической школе.

— Я не знаю. Так мы от музыки перешли к  политике. Это интересно? Мне – нет.  Кто лучше – Америка или Россия? Кто из них первым сделает космический корабль? Я не знаю ответа. Кто лучший пианист или спортсмен? Не знаю. Кому-то, может быть, это интересно, мне – нет.

Музыканты и большая история. В прошлом композиторы были музыкантами широкого профиля. Музыку им заказывали первые лица стран – церкви или светские.

— Да, все правильно.

Музыканты были где-то рядом с дыханием истории – Гендель, Бетховен. Как сейчас живут музыкант и история? Музыкант не чувствует себя в одиночестве, в стороне от всего остального мира?

— Думаю, сейчас музыкант может… Во-первых, вдалеке у него не получится, потому что он живет в обществе, которое ему нашептывает, надиктовывает. В какой бы он стране не жил, эта страна диктует музыканту свои рамки. Слава Богу, сейчас музыкант может отстраниться от этого. Сейчас нет рабов, в современных странах нет страшной диктатуры, кроме Кореи – там пожестче. Но даже там хорошие пианисты выживают. Сейчас, мне кажется, немножко стало получше – ты можешь более свободно передвигаться по миру хотя бы с помощью Интернета; не можешь поехать сам – отправишь запись. 

Слушателям академическая музыка часто кажется делом заумным, сложным и скучным. Импровизационная музыка наоборот — кажется легкой, свободной, но она ведь  не менее сложна? 

— Можем вернуться к этому. Я могу объяснить, почему — скучно. Люди не видят, не наблюдают энергии самого творца, они наблюдают посредников, которые пришли им рассказать о мыслях Бетховена и Баха. У кого-то получается лучше, у кого-то – хуже. Но они выдают свою энергию, свои мысли. В перенасыщенном интернетом мире люди стали более требовательны. Им недостаточно просто услышать мелодию. Они хотят человеческой энергии, хотят заглянуть гораздо глубже. Поэтому именно из-за этого классическая музыка, мне кажется, не «долетает» к слушателю. В такой консервативной стране как Англия, люди сидят в строгих костюмах и слушают классическую музыку. В глубине души я надеюсь, но не уверен, что они делают это ради удовольствия. С большим удовольствием люди приходят слушать Стинга. В этом я уверен. Современная музыка подразумевает полную открытость, но консерватизм ведь тоже никуда не девается. Кто-то для себя выберет одно, кто-то – другое, а кто-то – и то, и то. Я выбираю для себя, например все, что есть красивого. Для меня любая музыка хороша. Зачем ее разделять?

Расскажите о концерте, который будет в Caribbean.

— Концерт будет очень простой. Я не единственный пианист в этой стране и в этом городе. Чем же я отличаюсь? Моя отличительная черта – импровизационная музыка и музыка, которая немножко замедляет, успокаивает и погружает человека в самого себя, в природу. Для меня самого это очень важно. Информационная перегруженность толкает меня писать музыку, в которой хочется успокоится, расслабится и погрузится в медитативное состояние, состояние покоя и счастья. 

Я участвую в разнообразных проектах. Я работаю с разными музыкантами. Мне очень нравится это разнообразие. На сольных концертах, где я играю один, я пытаюсь играть как можно больше импровизационной, спокойной, красивой музыки о нашей планете. Одновременно я пытаюсь быть мотивационным пианистом-лектором – пытаюсь мотивировать людей на путешествие и осмысленность. Если бы люди больше путешествовали, их эмоциональный интеллект, понимание себя и Бога, вели бы к наполненности. 

То есть ваша музыка как биохакинг —  нужна для самопознания. А что входит в ваш набор жизненноважных  средств?

— Я очень люблю путешествия, поэтому радуюсь, когда есть возможность ездить с концертами. Если меня не приглашают, то я еду слушать на концерты сам. Сейчас появилось много разных фестивалей. Например, Burning Man в Америке – сумасшедший фестиваль, который переворачивает умы людей. На этих фестивалях, на фестивалях йоги, фестивалях альтернативной музыки, на фестивалях всего люди познают и живут в новом мире, хотя эти фестивали длятся неделю. Но люди едут туда, и  тратят огромные деньги для того, чтобы пожить эту неделю по совершенно другим законам. 

Как жить – зависит только от нас. Если вы хотите быть счастливы, можете это сделать. Если вы захотите – вы сможете все.

Текст: Вика Федорина

• Что: концерт Павла Игнатьева Piano. Solo
• Где: Caribbean Club Concert Hal, Симона Петлюры, 4
• Когда: 10 декабря, в 19:00