Она сменила адрес. И вместо психоделической пустыни, населенной мифическими контрабандистами, чудовищными старухами, прописалась в театре на Левом берегу Днепра. Спектакль по мотивам  новеллы нобелиата Габриэля Гарсиа Маркеса «Невероятная и печальная история о простодушной Эрендире и ее бессердечной бабушке» поставил Максим Голенко, автор сценария — Лена Лягушонкова.  

После первых премьерных спектаклей «Ерендіра не хоче вмирати» Kyiv Daily поговорил с Максимом Голенко — о Маркесе, Брехте и Эрендире.  Об опере и честности в театре.

Кто у вас главная героиня спектакля — бабушка или внучка?

— Ну, конечно же, бабушка! Она ярче. Но я из последних сил сопереживаю внучке.

Что для вас главное в первоисточнике: сюжет, магия, комическое, политическое?

— Я часто ищу связи с политикой. Все-таки в украинском пространстве происходит много такого… И тут у меня выстроился политический ассоциативный ряд, который, кстати, работал и у Маркеса, для него эти персонажи — не выдумка. Эта история так естественно и ясно сложилась и «легла» на нашу парадигму, что мне очень захотелось ее сделать. Я люблю находить какие-то истории, того же МакДонаха, какие-то не прямые с виду ассоциации, они не очевидны, но каким-то образом касаются и нас. И мне хотелось при всем этом не выплеснуть из спектакля  Маркеса. Так что скорее получилась политическая сатира.

«…Самые нежные куски в этом спектакле — они все-таки от Маркеса: и любовная линия, и буря»

Маркес вам мешал или помогал?

— Не мешал мне Маркес, он же прекрасен. Он помогал, конечно. Мы с ним, надеюсь, нашли общий язык. Ну и у меня — прекрасный соавтор Лена Лягушонкова, которая в работе с инсценировкой  от Маркеса отталкивалась. Все его сюжетные ходы мы сохранили. История, которую мы рассказываем, прописана у Маркеса. 

Ваш спектакль — это история или современность?

— Мы хотели оставить какие-то элементы магического реализма и страну — странную (это страна вне времени и пространства). Это одновременно и условная Латинская Америка, и вместе с тем — Украина. Мне было интересно сконструировать такой мир. Я большой поклонник Маркеса. Надеюсь, какие-то важные его элементы мы не расплескали — они есть и у нас. Самые нежные куски в этом спектакле — они все-таки от Маркеса: и любовная линия, и буря. Любовь и буря остались в первозданном виде.

Кстати, эту повесть Маркеса в театре ставят, а экранизация была всего лишь одна, и довольно давно. Вы ее пересматривали?

— Да,  пересматривал. Но смотреть ее довольно тяжело. Я посмотрел полчаса, и понял, что не собираюсь идти тем же путем… Мне кажется, что это не самая удачная экранизация. Я с нетерпением жду «100 лет одиночества», который сейчас снимается на Netflix. Мне кажется, это должно быть что-то очень интересное. 

В прошлом году, если я не ошибаюсь, вы ставили «Дона Жуана» в театре «Актер»?

— Да.

В этом же году Иван Урывский поставил «Каменного господина» в театре на Подоле. У вас были очень разные Доны Жуаны. А вот если бы историю Маркеса пыталась рассказать Леся Украинка, про кого она была бы?

— Не знаю. Я почему-то вспомнил «Сто лет одиночества». Персонаж оттуда — скорее  Мелхиседек, который жил вечно. Он вполне мог бы быть персонажем Леси Украинки.

А как, каким образом, каким приемом вы «проявляли» современную Украину на фоне магической Мексики Маркеса?

—В начале предлагал ставить Стасу Брехта (Стасу Жиркову, директору и художественному руководителю Театра на Левом берегу), и он даже согласился. Но в последний момент отказался я: наверное, побоялся. Это должен был быть «Добрый человек из Сезуана».Но  мне хотелось сделать подобный спектакль: жесткий, музыкальный, с какой-то притчей внутри и в брехтовской эстетике. Это все как творческий прием, даже отчасти сюжет, вошло  в «Эрендиру». По эстетике — точно. Мы его делали так, как можно делать Брехта, и работали на отстранении с этими безумными персонажами. Как ни странно, это сработало. Так что и Брехт, и «магический реализм» повлияли наш спектакль. 

У вас есть какое-то любимое место в этом спектакле?

— Мне кажется, что финал у нас получился. Не скажу, что он — это любимое место. Но точно — честное. То, что бабушкина шинель оказывается на Эрендире… К сожалению, от этой шинели невозможно избавиться: мы к ней приросли. Это метафора нашей страны: вот ее уничтожают в войне, она теряет часть себя, но из этой советской шинели не может выбраться. И каждое новое поколение, к сожалению, часто уже пребывает в ней, даже не подозревая об этом. Мне кажется, что сработало. Финал в этом спектакле я очень люблю.

«Как человек, который не знает нот и у которого нет слуха, я очень люблю работать с музыкальными спектаклями»

Какой театр вас бесит, раздражает?

— Я не люблю «мертвый государственный театр», мимикрирующий под какой-то настоящий. Или же откровенный бульвар за счет наших налогов. Это то, что меня дико раздражало пять лет моей работы в «Диком»: когда ты буквально — харкаешь кровью, борешься за каждого зрителя, пытаешься держать марку. А тут —  существует параллельный мир, абсолютно паразитический. Конечно, это не может не раздражать.

Что еще отличает «Дикий театр» от государственных? Я сейчас не про здания и не про вешалку.

— «Дикий театр» существует только на интересе. Как бы это пафосно не звучало, там люди не за деньги работают. В «Дикий» люди приходят за драйвом (я об актерах) и с пониманием того, что они могут получить то, чего не получат в государственных театрах. Какой-то подвид энергии, которого фактически нет нигде. Плюс в «Диком театре» по-честному все: есть зритель, есть ты, есть история. И «Дикий» прекрасен своей честностью. Другое дело, что держать марку — нечеловечески тяжело. Если бы не было внешних вещей (ковида, идиотских законов), мы бы как-то бы справлялись и даже неплохо бы себя чувствовали.

Скажите, что вам помогает спасаться от выгорания? Что вас мотивирует?

— Я такой же человек, как и все. Я тоже выгораю. Сейчас вот второй день лежу, отхожу от спектакля. Я очень поздно вошел в свою профессию и очень тяжело всего добивался. Поэтому у меня все еще остается вечная жажда действия и страх того, что каждый спектакль может быть последним: все,  завтра тебе работу не предложат. Я каждый раз, каждой постановкой я что-то себе доказываю. Поэтому выгорать «всерьез и надолго» для меня — неслыханная роскошь. Немного отлежался, отдышался, и — поскакал дальше. Сейчас как главреж веду постоянный диалог с директоркой Одесского театра Юлией Пивоваровой. Мы придумываем, бережно пытаясь сохранить лучшее , что было — новый театр, драйвовый репертуар, ищем людей, которых хочется приглашать, материал, который будем в нем ставить. Это новая для меня роль, очень любопытная, интересная, она  меня занимает и в значительной мере спасает от выгорания.

Пока еще не можете это анонсировать?

— У нас есть какие-то вещи, я не буду их называть, — просто переживаю, что что-то может сорваться на этапе договоренностей. Мы взялись за огромнейший проект, мы условно иронически называем его « Черноморский Бродвей». Павел Ивлюшкин ставит данс-марафон «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Аня Топчий, которая ставила «Холодную мяту» в «Малом театре», будет делать  у нас драматическую историю «Кармен». Сейчас, на этапе задумки, — «Зернохранилище» Наташи Ворожбит. И это я еще самое большое не назвал. Очень много проектов. Очень хочется их реализовать, плюс выстроить качественную камерную сцену. Надеюсь, это все получится. Я буду очень стараться.

Хотелось бы понять судьбу «Пениты». Будет ли она показана хотя бы раз? Какие у вас вообще складываются отношения с операми?

— Я всегда шучу: «Как человек, который не знает нот и у которого нет слуха, я очень люблю работать с музыкальными спектаклями». Я боюсь, что судьба «Пениты» окончена. Мы как-то убедили Богдана Струтинского помочь нам, за что ему огромная благодарность,  скажем так, взять ее в репертуар, с надеждой на какую-то фестивальную историю… Все единодушно отметили «Пениту», но премии она не получила. Это повлияло на ее судьбу. Но…. «Пенита» удалась. Посмотрим. А вдруг она еще где-нибудь выплывет? Этот спектакль проектно-фестивальный, он просто не может существовать на собственном финансировании. 

С вопросом про оперы вы попали в точку. Уже второй год откладывается премьера, но там многое готово. В нашей оперетте, в Киеве, мы готовим проект «Амадей» по Шефферу. Там будет существовать драматическая часть + будут большие куски из четырех самых знаковых опер Моцарта: «Дон Жуан», «Женитьба Фигаро», еще, по-моему, «Сераль» и «Волшебная флейта»  — с оркестром, с вокалистами. То есть, очень масштабный проект. Он будет очень красивым. Так что с операми у меня все в порядке.

Максим, а как вы отдыхаете?

— А это большая проблема: я не умею отдыхать. Как только очухиваюсь, начинаю заниматься работой. Как только я понимаю, что могу шевелится, я сразу вспоминаю: вот, у меня лежит стопка пьес, которые надо прочитать: кто-то ждет ответа. И все — я снова оказываюсь в преддверии премьеры.

Текст: Вика Федорина

Фото: Anastasiia Mantach

Ближайшие спектакли в мае, билеты  проданы.