«Мой Киев, мои друзья и истории» — разговоры в жанре «Портреты и случаи»  мы ведем с художником Матвеем Вайсбергом в кафе рядом с нашими домами, — заказываем кофе, Матвей рассказывает. Может быть, из этих разговоров получится книга. Новая история —   о школе.  И школьных друзьях. 

Школа и ее ученики

За семь лет в РХСШ мы все примерно друг друга запомнили. То, что произошло со мной и не произошло с ними  можно описывать не мерой таланта, — мы были талантливы все, некоторые гениальны. Тот же Максим Ладейщиков в восьмом классе делал акварели врубелевской силы, — просто после школы оказалось, что жизнь — иная. Я полностью пренебрегал карьерой. Непоступление в Художественный институт, и поступление в Полиграфический мне казалось неким отступлением, а оказалось наоборот, — моей реперной точкой. 

Мои родители (как и любые родители) хотели, чтобы в жизни у меня было все нормально с «куском хлеба», поэтому им очень хотелось, чтобы я стал книжным графиком. Книжная графика в то время была нишей, в которую можно было уйти без особенных потерь для лица. Я знал замечательных графиков,  видимо они были примером для моих родителей. Константин-Вадим Игнатов. Григорий Гавриленко, Валерий Ламах,  — замечательные шестидесятники, ушедшие в книжную графику.  У тех, кто ушел в монументалку уже был компромисс, живопись тогда была чисто идеологический фронт. Можно было уйти в цветочки и пейзажи, сейчас это почему-то называется импрессионизм. Никакой, конечно же, это не импрессионизм, это соцпоцреализм, как мы его тогда в РХСШ и называли. Я очень люблю художников-импрессионистов, но никогда в жизни не сяду творить «Как Ренуар». То есть я могу использовать аллюзии… я могу рефлексировать по поводу каких-то его работ. Не знаю, за разглядыванием его «Купальщиц» лет мамам застала меня лет в шесть, очень смеялась. Но тогда меня интересовали женщины, не автор. 

Животков

Помню его по школе, но окончательно мы с ним подружились, когда поехали в Крым на пленэр. Это по-моему, был 2003-й. Саша Животков с Аней Гидорой подбили меня идти с ними в Крыму в поход. За год до того мне сделали операцию на сердце. У меня с собой не было ни спальника ни каремата, но в поход я с ними пошел. Сашка делился со мной спальником. Так и подружились.

Максим Ладейщиков

Мы учились в одном классе все семь лет художественной школы. Он всегда был лидером, у него всегда была большая склонность к мастерству, с пятого класса, и в чем-то  (особенно в акварели) —абсолютный вкус. До седьмого класса мы писали исключительно акварелью, а потом сразу переходили на масло. Те, кто поступал на графику, могли продолжать заниматься акварелью. Акварели Ладейщикова тырили с худсоветов. Он, как и все мы, был о себе высокого мнения. 

Максим начал пить еще в школе (о мертвых либо ничего, либо правду, так?), после школы жил с багажом «я-то знаю, что я гений». Он был талантливый, незаурядный, пил, бедокурил. Он пропал у меня из виду, но доносилось: что-то там сложное денежное у него происходило — деньги, бандиты, попы. У нас был общий друг, Сашка Гайворон, он мне рассказал, что Максима нашли — умер, несколько дней лежал один. По внутренней силе он был наш Мантенья. 

Сашка Гайворон

Мы с ним тоже подружились в пятом классе, причем подрались сразу на экзаменах в РХСШ. Самый маленький и худенький, самый буйный — все взрывалось, все летало, — у него были золотые руки, все что он не делал, всякие пушечки — все стреляло. Представляешь, он сделал пушку, которая дробью пробивала толстый учебник? Сашка рано занялся ювелирокой —  его папа, ювелир Владислав Иваныч был нашей легендой. Сашкины родители как-то уехали, и мы втроем, я, Игорь Талалаевский и Сашка, собрались у них дома. Даже не пили — рисовали портреты. Рисовали до полночи, потом развешивали по стенкам, и завалились спать на полу. Утром приходит дядя Вадик, а у него был характерный киевский говор: «Не ну это вапщэ потолок!», —ему очень нравилось.  

Сашка стал талантливым ювелиром. Кроме таланта в нем было что-то от персонажа Шалом-Алейхема, хотя он и не был евреем — он все время срывался в мелкие авантюры. В отличие от многих ювелиров, у него была РХСШовская широта взглядов и выучка. Время от времени он взрывался чем-то единичным, очень красивым. А потом опять случалась очередная фигня. 

Чувство красоты у него было необыкновенное,  абсолютно нефальшивое. Самостоятельное. У Сашки всегда были планы, почти всегда — неосуществленные. 

Мне повезло с одноклассниками: в нашей компании за дурной вкус вышибали вместе с мозгами. Среди нас он был невозможен. И я им благодарен за это.