Виктор Марущенко – фотограф и основатель «Школы фотографии Виктора Марущенко» – о том, что современный фотохудожник должен быть «многоруким» аналитиком, наполненным знаниями и смыслами.
Что такое фотография в современном мире?
Если бы мы говорили о ней в ХХ веке, можно было бы легко сформулировать, сегодня это практически невозможно сделать. Потому что фотография настолько многообразна, что нужно выделять определенный вид, о какой фотографии именно мы говорим – это медийная фотография, или новостная, или арт, коммерческая фотография, или это социальные сети или любительская фотография? Все смешалось, фотокамера стала доступной, сегодня все – фотографы. Сегодня фотография зависит и от того, насколько удачно вы ее продвигаете. Я говорил с корреспондентом из Associated Press, он говорит: «Катастрофа! Все идет к тому, что нас, агентства, ликвидируют». Человек будет писать из, допустим Польши, о, допустим, Киеве, а фотографии будут брать из соцсетей. Традиционная роль агентства отмирает. С одной стороны – катастрофическое положение, да, а с другой – приток фотографии в арт-пространстве, на аукционы Sotheby’s, Christie’s, мы видим цены, видим продажи, уже появляются свои рекордсмены.
В Украине искаженное представления о фотографии, я вижу это, я ведь школой занимаюсь довольно давно, с 2004 года. Приходят люди, бухгалтеры, банковские работники хотят поменяют свою нудную профессию на креативную, все заканчивается семейными сессиями, свадьбами, сервисной фотографией – это унылая картина.
Украина и мировой фотопроцесс – пока разные полюсы?
Да, есть исключения, но это заслуга конкретных людей. Каждый здесь прорывается в одиночку.
Картье-Брессон говорил о том, что фотография – это смерть момента.
Брессон говорил о «решающем моменте».
Ваш «решающий момент это когда?
Эта формулировка устарела, она была связана с техникой, Картье-Брессон считал, что нужно ловить такой момент, в котором сходится сразу несколько слоев ситуаций: на заднем плане кто-то поскользнулся, на переднем плане кто-то упал со стула, и в это время в кадре еще прыгает кошка. То есть, он был охотник за моментом. Сегодня другая техника, и это уже не работает, момент можно учитывать в скоростной съемке, он достигается по-другому.
То есть фотография на любительском уровне будет документировать жизнь людей, чем она и занимается. Она будет, безусловно, инструментом художника. Художник сегодня – существо многорукое. Фотожурналистика уйдет в аналитику, потому что фотопоток будет идти от случайных свидетелей-прохожих, например, падает самолет, пастухи фотографируют падение, агентства АР или Reuters покупают у них фотографии.
Сегодня образование фотографа, который хочет заниматься фотожурналистикой или документальной фотографией, должно быть связано с выявлением актуальных тем, а не с самой картинкой, или не только с картинкой.
Меня например интересует, как тут, в Украине, умирают люди. Мы ничего об этом не знаем. Об этом кино не снимают, картины не пишут, никто об этом ничего не говорит. Ужасные дома престарелых, есть некоторые более-менее приличные, как Дом ветеранов сцены в Пуще-Водице, и все равно: о людях все забыли. Народные артисты, там народный артист Украины Решетников, ему 93 года, уже и не помнят такого, а он 50 лет проработал в театре.
Готовите новый цикл?
Я думаю о темах. У нас в школе есть преподаватель Валерий Милосердов, у нас он ведет пространство темы, потому что люди фотографировать умеют, не знают что снимать, чистая графомания. Это все равно, что уметь писать слова, но не уметь составить из них предложение. То есть, он учит фотографов наполнять смыслом свою работу.
Снимать на пленку или цифру?
Обратите внимание: все художники снимают на пленку. И работают со старой тяжелой техникой. А новостная фотография не может вернуться на пленку. Тут же важен и момент скорости, момент передачи материалов в редакции и на ленты.
Зачем вы создавали школу фотографии?
У меня немецкая жена, она очень умная, сейчас работает в Африке. Она работала тут корреспондентом «Нойе Цюрехер Цайтунг», потом медиаэкспертом от немецкого правительства, и в какой-то момент сказала: «хватит бегать как старый дурак с фотоаппаратом, делай школу и делись опытом». Это было спокойное время – 2004 год, мы еще не знали какая революция тут произойдет. И что будет революция еще и в интернете. И мы сделали школу, сначала она была повышением квалификации для фотожурналистов. Многие работающие сейчас, успешные фотожурналисты ее закончили. У нас много было хороших выпускников. Когда случился кризис 2008 года, мы поняли, что плодим безработных, фотография стала меняться, и решили усложнить курс, разнообразить, делать культурологические разъяснения в области фотографии. Мы возим учеников в Берлин, там водим по галереям, музеям – чтобы люди видели, понимали: то, что у нас тут с фотографией происходит это не совсем она, а обслуживание населения.
Действительно, что тут бегать с фотоаппаратом. Ну и я, когда вернулся в 2004 году из Сан-Паоло, с биеннале современного искусства, я понял что следующую тему (больших тем у меня было две – Чернобыль и нелегальные шахты) – я уже не потяну.
Школа – это благодарное и благородное занятие. Мы выпустили около двух тысяч человек, их так много, что мы создали фотоклуб.
Фотоинтенсивы что-то могут дать человеку с улицы?
Конечно! На интенсив лучше приходить со знанием фотоаппарата, это одно из необходимых условий.Человек должен уметь фотографировать, владеть инструментом, у современного человека должны быть представления об экспонометрии, экспозиции, больше света-меньше света…это все мы делаем за 10 занятий, это базовый курс. А потом… мы дружим с Сашей Руденски, она уехала из Москвы маленькой, потом закончила аспирантуру по фотографии в Йеле, преподает фотографию в другом, в Уэслианском университете, вышла замуж, родила ребенка. Мы с ней дружим, она полюбила Украину, приезжала много раз, мы проводили ее курс в Одессе, не в Киеве, просто она там снимала; Она передала нам свой курс, и я его веду. Он замечательный, построен на простых вещах, там есть важный, внятный, простой инструмент фотографа. Плюс история фотографии, плюс пространство темы, Милосердовское. У нас был летний интенсив, приехали одни люди – уехали другие, они сами удивились. В первую половину дня люди фотографируют, в три часа дня начинаются лекции, и после, поздним вечером мы разбираем их работы, и так 10 дней. У нас не хватает осмысленности в работе фотографа, у нас красота является одной из главных мотиваций в фотографии. Но только красота сегодня не работает. Не является причиной и целью фотографа, зачем вам фотоаппарат – купите открытку, купите картину. Фотография – это работа с реальностью, и фотография – это авторский анализ реальности. Вы можете создавать свою реальность. Одно дело – снимать портрет, другое дело портрет плюс интерьер, ничего не меняя особо, но это уже другая картинка.
Что вам важнее – просветительство или факт личного признания?
Тут невольно присутствуешь. Специального образования, посвященного фотографии в стране нет, – фотография – часть визуальной культуры, но такой дисциплины в академии, допустим, нет.
Возможен был бы в Киеве музей фотографии, мультимедиа-арт-музей?
Мы пытаемся это делать, на физическом уровне, в виде институции – нет, на уровне выставок, виртуальный музей, да.
Неподъемная задача?
Сколько я себя помню, столько и помню людей, которые пытались открыть здесь музей фотографии, наверное ближе всех был момент при Черновицком, он был фотолюбителем.
Что вам ближе – портрет или репортаж?
Так нельзя. Портрет может быть и в репортаже. Я думаю, что главное тема, а там будет видно. Сегодня постановка победила репортаж. Даже на World Press Photo разрешили поставленные кадры. Чистого репортажа уже нет. Большие темы остаются актуальным полем для фотографа.
Вы снимали великих врачей, в том числе на операциях, трудно было?
Было так: я закончил технологический вуз и работал инженером, но фотография уже маячила в жизни, она же такая, заразная вещь. Позже я познакомился с Ириной Осиповой Папп, закончил двухгодичный институт фотожурналистики. Но врачи – были раньше, где-то 1975 год. Мой товарищ, с которым я служил в армии, учился в мединституте, однажды сказал: «У нас есть многотиражка, «Медичнi кадри» называется, они ищут фотографа, там зарплата 60 рублей». Это были очень маленькие деньги, но я работал еще и инженером, и у меня было свободное время. Я пришел, главным редактором была Элеонора Прощакова, не знаю жива она сейчас, или нет, и я с ними работал. С утра до вечера я фотографировал операционную. Я выработал спокойное отношение к операциям, даже к самым жутким, и проработал там, кстати, довольно долго. А после «Кадров» меня сразу взяли в «Советскую культуру», и я проработал в «Советской культуре с 1980 по 1991 год, там у меня был прекрасный бильдредактор, Николай Данилович Еремеченко, там я с работал с Евгением Ананьевичем Халдеем, «Знамя победы над Рейхстагом» который. Мы с ним работали, выпивали, это был положительный в моей жизни человек.
В 1989-м я переехал в Швейцарию, у меня была выставка, потом выставку купили, и эти деньги позволили мне остаться там до 1997 года. Потом меня позвали работать в «День», и я вернулся, и два года работал в «Дне», а потом я работал на компанию Кучмы в качестве личного фотографа.
Какие ваши работы вам больше всего запомнились?
Вы представляете сколько у меня всего снято? Я фотографировал больше 30 лет, заход в архив – это возврат в другое время, в прошлое, а туда не всегда хочется возвращаться. Не знаю. Я много кого снимал, я работал с политиками, режиссерами и театрами.
Кого интересней фотографировать политиков или врачей?
Врачей. От врачей хоть польза какая-то была, можно было договориться и маму отвести на консультацию.
Есть работы, которыми вы гордитесь?
Нет, особых нет. Фотография быстро устаревает, сегодня нравится, а завтра не работает, стала прошлым, эстетически устарела. Темы – запомнились, – Чернобыль. Копанки. Нелегальных шахтеров я снимал по найму, по договору с австрийскими киношниками. Режиссер Михаэль Главоггер, мировая звезда, снимал «Смерть шахтера», он меня пригласил, потому что увидел мой альбом, вышедший в Швейцарии. Мы снимали целый год, был большой бюджет, снимали очень близко к людям, было проделано много работы, а фильм вышел небольшой. Главоггер снимал потрясающее кино, подхватил лихорадку в Африке и умер, самолет с врачами не успел.
Чернобыль – мрачное впечатление осталось, от всего: от первых дней, когда мы приехали в пионерлагерь, и сидели в столовой, и там стояла такая тишина – муху слышно было. Все вокруг физики-ядерщики, все понимали какую дозу хапанули.
Киев в вашей жизни
Киев – это родина. Мои родители в эвакуации были, и вернулись домой после войны, Киев – мой родной город. Тут родители похоронены, тут были школа, институт, друзья.
Ближайшие планы
Все планы связаны с решением материальных проблем моей школы, а сейчас мы открываем онлайн галерею. Мы хотели бы, чтобы нашу школу обнаружили производители фототехники, или операторы, торгующие этой фототехникой, пусть они обратят на нас внимание – это все-таки будет грамотно с их стороны, и это поможет жизни нашей большой машины.
Текст: Вика Федорина, 16 января 2017
