Художнику Ахре Аджинджалу свойственны спокойствие, и созерцательность. Его не волнуют тенденции, его волнует вечность: тишина, минимализм, внимание к деталям.

Цвета Ахры (серый, голубой, зеленый) ассоциируются с фресковой живописью. Работы, как правило, образуют серии — пейзажи с лодками и домами, натюрморты. Повторы, которые на самом деле — анти-повторы. 

Но есть главное: зрителю рядом с работами Ахры становится хорошо. Как правило, зритель погружается в состояние, близкое к медитации. И все, выглядевшие почти абстрактным, становятся понятным, близким. Их можно читать, как книгу, листая ее от холодных оттенков к теплым; от двумерных объектов к трехмерным изображениям предметов в пространстве. 

В повествовании Аджинджала живут чистота и искренность, и личные переживания. Интеллект и рефлексия.  Отстраненность, но никогда не холодность.

Накануне открытия выставки Ахры Аджиндажа в «Барвах» мы говорили о нем с Матвеем Вайсбергом — о  тишине , метафизике и целебности живописи Ахры Аджиндала:

Уже одно то как мы познакомились с Ахрой Аджинджалом, говорит о многом. Однажды я пришел в галерейку на Андреевском спуске, была такая галерея «Фортуна» Руслана Фортушного. Увидел на стене картинки, взял Фортушного за горло: «познакомь меня с художником!»

Это был Ахра, он только-только приехал в Киев. С тех пор мы дружим. И мне кажется, наша дружба накладывает отпечаток и на него, и на меня. 

Он —  непроявленный, не-явленный. Это его позиция. Он прекрасно знает себе цену. Он тихий гений.  Бурления (и просто события сучарта) воспринимаются им как ярмарка тщеславия, — не все, конечно, но многие. Ахре свойственна тишина. 

Думаю, что для него очень важный художник — Моранди. Человек тихо рисовал предметы — пузырьки, бутылочки, натюрморты. Ему была интересна глубокая тишина мироздания, в которой слышны отголоски первовзврывов, происходит метафизика простых вещей.

Со временем, — мы этого можем не застать, окажется, что этот тихий разговор окажется едва ли не самым важным в искусстве. 

У Ахры абсолютное эстетическое чувство. Такое же свойственно Джорджо Моранди. Это не эстетизм в чистом виде. И не перфекционизм (хотя и не без этого). Это — поиск точности художественного высказывания, точности приема, точности абсолютно всего. 

А иногда Ахра бывает (в его опосредованных высказываниях на злобу дня) последовательно трагичен. Это моментально считывается,  чувствуется, как у любого большого художника. 

Примерно год назад, когда мне не то, чтобы надоело — просто  у меня  наложилось  одно на другое — поездка в Освенцим, шум окружающего сучарта, желание остановиться, подумать,  не рисовать. И я замолчал. И увидел у Ахры черные черешни. Они подействовали на меня как лекарство. Как строчки Окуджавы «Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка целебна». Целебность — качество, свойственное настоящему искусству. Искусство может быть лекарством, может быть даже рвотным. Никто не говорит, что лекарство должно быть сладким. Но главное — целебным. Я поделился этой мыслью с редактором журнала «Критика»
Андреем Мокроусовым, и он мне ответил: «Да, пожалуй. Но одной таблетки мало». После этой Ахриной черешни я стал выздоравливать, вернулся в мастерскую, все встало на место. 

Мне чрезвычайно важны реакции Ахры — на все, включая живопись. Как-то Ахра высказался обо мне как о моральном авторитете. И как мне с этим жить?

Текст: Вика Федорина

Фото вверху: Ближайшая ТЭЦ. х. акрил, 100х150 2019

• Что: «Зупинка. Нові роботи Ахри Аджинджала»,    организатор Александр Журавлев 
• Когда: 24 сентября, 19:15
• Где: Barvy, Мечникова, 3