6 января в Праге, в библиотеке Вацлава Гавела  пройдет презентация книги «Ампутация». 

Это сборник стихов  о войне на востоке Украины в переводе на чешский язык, авторы  сборника — поэты Людмила Херсонская, Борис Херсонский, поэт и радиоведущий Игорь Померанцев, министр по правам человека Правительства Чешской Республики Джамиля Стехликова (она и придумала эту книгу, и перевела ее на чешский), Лидия Стародубцева. Теперь «Ампутация» — это кино и книга.

В книгу вошел сборник стихов Игоря Померанцева «Ампута…», — в фильме звучат не все стихи из него, плюс избранные стихотворения из сборника Бориса Херсонского «Месса во время войны», сборника Людмилы Херсонской «Перешагнуть ров»  и отрывки дорожного календаря по восточной Украине в 2014 году «Поезд Киев -Донбасс» Джамили Стехликовой. Главная тема книги пяти авторов  — Ампутация, в прямом (ампутация  конечностей) и переносном смысле — ампутация части страны и сознания.  Что об этом (до выхода этой книги) было известно Восточной Европе?

На следующий день, 7 января в 20.30 в Национальном киноархиве Праги премьера документального фильма «Ампутация» и еще двух коротких фильмов (с чешскими субтитрами). Режиссеры Лидия Стародубцева и Игорь Померанцев.

Вот адреса двух вечеров:

• 6 января в 19:00 — Библиотека Вацлава Гавела — Praha 1, Ostrovní 13
• 7 января в 20:30 — Национальный киноархив, Ponrepo —  Praha 1, Bartolomějská 11

А это — немного истории:

Професор Харьковского университета, режиссер Лидия Стародубцева о фильме «Ампутация».

Идея 

Идея фильма растворена в воздухе, которым мы дышим. Это не просто фильм о воинах-ампутантах. Это фильм о стране, переживающей ампутацию, в которой живут люди с ампутированным сознанием. В основе – самоочевидная аналогия: отсечение части тела – отсечение части территории страны.

«Тело страны. Есть ли у нее тело? Или это метафора? Но если есть, то где ее голова?», – спрашивает голос за кадром и не дает ответа, оставляя зрителя один на один с мрачным безумием брошенных посреди больничной палаты костылей и протезов, среди синевы застиранных простыней, подвешенных ног и остановившихся глаз, инвалидных кресел и гулких коридоров военного госпиталя.

Как случилось, что этот фильм появился на свет? Почему я оказалась к нему причастна? Не появилась ли я на свет именно для того, чтобы затем на свет появился этот фильм? Пока не нахожу ответа ни на один из этих вопросов. Но, так или иначе, тема фильма принадлежит не к тем, которые мы выбираем, но к тем, которые выбирают нас.

Начало

«Ампутация» возникла не на пустом месте. Фильм имеет свою предысторию и, надеюсь, станет «историей с продолжением». Все началось три года назад: тогда я подписала контракт о сотрудничестве с пражской редакцией Радио Свобода. Итог моего фрилансерства – не только серия аудиосюжетов, но и около дюжины короткометражных фильмов по мотивам верлибров радиодраматурга, поэта, эссеиста, ведущего радиожурнала «Поверх барьеров» Игоря Померанцева. В основном, это небольшие эстетские опыты с элементами сюра – артхаусные абсурдистские эксперименты («Холмс и Хармс», «Сапог», «Физика хрупкого тела» и др.). Но не только. В 2015-м, уже не помню точно, то ли «от имени и по поручению» Радио Свобода, то ли по собственной инициативе я, вооружившись видеокамерой и диктофоном, отправилась с группой волонтеров на «ничейную территорию», зажатую между украинской землей, с одной стороны, российскими войсками и ополченцами ЛНР – с другой.

Тебя убили подо Ржевом? А я жив.

Мне оторвало ногу под Счастьем.

Ну, не ногу: ступню.

Слава богу, я потерял сознание

и не помню операции.

Мне сказали, что я вёл себя мужественно.

Но я “не вёл себя”.

Я не знал, что от меня отрезают.

А потом я вёл себя как плакса.

Но я знаю, что мне повезло.

Меня не убили немцы подо Ржевом.

Спасибо, немцы.

Из этой «командировки в зону обстрела» родился наш первый задуманный в соавторстве с Игорем Померанцевым «военный» фильм, совсем короткий: «Площадь Украина». В кадре – разрушенные дома и жизни. За кадром – поэзия. «Глаз слышит»? Да, именно. Странный контрапункт: соединение несоединимого. Год спустя за этим видеосюжетом последовал фильм «Шов» – о военных психологах и невидимых швах – «душевных ранах» и «травмах сознания» тех, кто вернулся с войны. «Ампутация» – третий фильм в этой серии опытов поэтической визуализации «следов войны», или иначе – «памяти о травме». Первый фильм из этой серии – «память о травме вещей» – длился всего несколько минут; второй – «память о травме сознания» продолжительностью в полчаса, длительность третьего, полнометражного – «памяти о травме тел» – около часа: не похоже ли на развертывание во времени одного и того же высказывания, как говорится, to be continued. Сейчас мы снимаем фильм под названием «Марафон» – он подхватит некоторые из сквозных тем «Ампутации», но будет решен и в иной стилистике, и с иной риторикой – античной философской антиутопии.

«Ампутация»: как жить дальше

Отсечение части тела: того, что было своим, родным, привычным и необходимым. Раны кровоточат. Не стихает боль – настоящая и фантомная. Протез – это всего лишь протез: эрзац, подмена. Как жить дальше? Как избавиться от навязчивых снов, в которых ты был целым и невредимым? Как смириться с утратой? Где найти опору? Какому Богу молиться? Откуда взять силы? Как говорит один из героев фильма, офицер Андрей Скороход, утрата ноги – это безвозвратно, а Крым и Донбасс – это не навсегда. Или навсегда? Как жить дальше ампутированной стране?

В этом фильме нет ответов. Только вопросы. Один из них – как избежать крайностей, столь привычных для фильмов о «людях с ограниченными возможностями»: с одной стороны, героического пафоса, с другой – сентиментальных всхлипов? Корабль наших поисков проходил между Сциллой патетики и Харибдой жалости. В результате мы все-таки нашли для нашего фильма особую интонацию. Она близка стоической философии, и ее главные опорные точки: мужество, сила, воля к жизни, ирония и мудрость.

В некоторых архаических племенах был такой обычай: в память об инициации молодым людям отрубали на руке палец. Как правило, это был мизинец. Отрубленный палец – напоминание об испытании, о пережитой боли, о смерти и втором рождении. Думаю, наш фильм – тоже своего рода инициация. Среди его главных месседжей – потеря и обретение, боль и исцеление, страдание и его преодоление, смерть и новое рождение. Или, короче: «мужество быть».

Съемки и герои

География героев фильма: Киев, Харьков, Львов, Черновцы, Сумы, Черниговская область, Кировоград, Запорожье… это 12 военных, которые оправились добровольцами на войну, чтобы спасти свою страну, и заплатили за это высокую цену. Каждый из них рассказывает свою историю. Истории разные, но в чем-то похожи: война – ранение – шок – наркоз – пробуждение – потеря руки или ноги – госпиталь – встреча с близкими – возвращение домой. Кроме военных, героями фильма становятся их жены, дети и матери. А еще – священник, хирург, волонтер, протезисты, переселенцы. А еще – поэт и художник: их глазами мы видим, их ушами мы слышим рассказы военных. Истории переплетаются, перетекают одна в другую, будто бы это единый рассказ, вложенный в уста разных людей. Думаю, это тот случай, когда «герои фильма» – настоящие герои, хотя, как правило, сами себя они так не называют. Не случайно подзаголовок фильма: «Игры Героев». И это не просто название спортивных соревнований. Это название особой игры, в которой нет ни победителей, ни побежденных, игры, цель которой – научиться искусству «не плакать, не смеяться, но понимать».

Сценарий

Сценария как такового не было, был синописис – несколько страничек текста, хрупкий каркас образов и слов, разбившийся  вдребезги после первой же съемки. И с каждой новой съемкой мы дальше и дальше уходили от первоначальной умозрительной модели, от которой остался набор реперных точек: военный госпиталь, протезная мастерская, капли крови на халатах хирургов в операционной и инструменты ампутации – все эти наводящие ужас, но при этом невероятно притягательные орудия пыток: скальпель, ножницы, молоток, пила, долото… А эти звуки… Хвала спасителю по имени Наркоз! СознАюсь: однажды позавидовала парню, которому пилили ногу. Он был под наркозом, в отличие от меня. Это было после полутора часов съемок в операционной. Я потеряла сознание, но каким-то чудом осталась на ногах: может, потому что пыталась удержать (и удержаться) за штатив с камерой. Помню, как меня подхватили сестры и вывели со словами: «надо было операторов-мужиков присылать».

Настанет новый лучший век,

      Исчезнут очевидцы.

Мученья маленьких калек

Не смогут позабыться.

                                    Борис Пастернак (1941 г.)

В Харькове на столе в протезной мастерской

грудой лежали культеприёмные гильзы,

дополнительные гильзы со шнуровкой,

искусственные стопы, акриловые бёдра,

тазобедренные шарниры

и одинокий детский протез, 

короткий, как японское трёхстишие.

Что же до режиссуры… Сложно не согласиться с Альфредом Хичкоком: в игровом фильме режиссер – это Бог, в документальном – Бог является режиссером. Полгода съемок «Ампутации» и сотни гигабайтов видео – это не реализация рационального плана, а россыпь случайностей и лабиринт неслучайных совпадений: одна сцена рождала другую, каждый герой приводил за собой нового героя. Как в сказке, вдруг возникали «волшебные помощники»: волонтеры, врачи, переселенцы, военные, их семьи – и сами собою распахивались двери в тридесятое царство: в мир полигонов и больниц, спортзалов и ортопедических цехов, кладбищ и домов престарелых. «Разверзлась» целая вселенная, устроенная по собственным законам, со своей собственной историей и героической мифологией, хранящая собственные тайны, верящая в собственных богов и говорящая на собственном языке.

Уже после того, как были сняты сотни часов видео, мы начали писать новый сценарий. Его ключевой принцип – от части к целому. Нами руководил загадочный «Бог деталей». Иногда из одного трехсекундного кадра вырастала целая глава. Композиция менялась на глазах. Концепция то и дело переписывалась заново. Находились новые детали, и все вновь перестраивалось. Игорь  Померанцев писал новые стихи. Появлялись новые музыкальные темы. Паззлы кадров рассыпались и собирались во все новые орнаменты. Обсуждение в основном (за редким исключением нескольких командировок Игоря в Украину) велось в переписке. Я пересылала в Прагу маленькие фрагменты видео, а мой соавтор мгновенно высылал мне в ответ свои остроумные суждения и едкие комментарии. Иногда приходилось прослушивать и просматривать полуторачасовое видео, чтобы найти две-три секунды, которые войдут в фильм.

Музыка

Во всем этом, казалось, было что-то провиденциальное. За пару недель до окончания работы над монтажом фильма мы получили три щедрых музыкальных подарка: от Александра Бакши, который прислал пронзительный нойз – саундтрек, специально написанный для этого фильма; от Гии Канчели, который, посмотрев маленький фрагмент нашего видео под названием «Протез», прислал пять своих музыкальных тем: глубоких, нежных, тонких; и от Александра Щетинского, который случайно прочел одно из интервью Игоря Померанцева о съемках фильма «Ампутация» и прислал ему письмо с вопросом: «не нужна ли для этого фильма какая-нибудь необычная авангардная музыка» – так незабываемый «Вальс макабр» стал лейтмотивом сцены с безногими переселенцами. Не мы искали: нас находили.

Вообще, фильм был создан в немыслимо сжатые сроки. Первые кадры – июль 2016-го. Выход на сайте Радио Свобода – март 2017-го. Девять месяцев вынашивания, как и положено.

Жанр

Сокращеннно: «артдок», т. е. «арт-документалистика». Это гибридный жанр, в котором документальные кадры, верлибры Игоря Померанцева и музыка авангардных композиторов неразрывно связаны друг с другом. Кроме Александра Бакши, Гии Канчели и Александа Щетинского, в фильме использованы фрагменты музыкальных композиций Валентина Сильвестрова, Елены Фирсовой, Золтана Алмаши, Анны Аркушиной, Алексея Войтенко, Сергея Невского и группы «Alarm Pressure»: целая энциклопедия современного музыкального авангарда. Особое значение в фильме имеет цвет: любой мало-мальски знакомый с историей живописи зритель легко обнаружит аллюзии на Вермеера, Тинторетто, Рембрандта. В приемах замедления мы вдохновлялись видеоартом Мэтью Барни и Билла Виолы. Фильм пронизан визуальными ссылками и цитатами, стихи имеют эпиграфы и полнятся воспоминаниями: настоящий мультимедийный гипертекст. Но при этом  я утверждаю: это документальный фильм, в котором нет ни игровых, ни постановочных съемок: реальные люди, подлинные голоса, настоящие имена и истории. Вероятно, о фильме в жанре «артдок» можно сказать так: он слишком документальный, чтобы быть художественным, но он слишком художественный, чтобы быть документальным.

Два автора сценария, два режиссера

Когда-то Герман Гессе писал о людях, у которых на одно измерение больше, чем нужно для жизни. Похоже, именно таковы создатели фильма «Ампутация», которые, земную жизнь пройдя далеко за половину, вдруг оказались в сумрачном лесу киногрез. Иными словами, внезапно обнаружили каждый в самом себе это «лишнее измерение», избыточное и, казалось бы, обреченное быть никогда не востребованным.  Один из этих людей – «человек радио», вдруг решил сниматься в кино, а другой – «кабинетный ученый», неожиданно взял в руки камеру и овладел магическим искусством нелинейного монтажа. Так, «лишнее измерение» для обоих обернулось особым – кинематографическим – соблазном. Возможно, поэтому, кстати, само по себе название фильма «Ампутация» имеет еще одно символическое значение: ведь большая часть людей проживает свою жизнь даже не подозревая, что у них есть какое бы то ни было «лишнее измерение», – так, как если бы за ненадобностью оно было ампутировано еще при рождении. Впрочем, конечно же, иронизирую. Как и большинство героев нашего фильма, пытаюсь никогда не утрачивать спасительной иронии.

Водитель сказал:

— Я не выйду из машины.

    Эта площадь простреливается. 

    Позавчера здесь застрелили учителя,

    вон там, возле колодца.

Я вышел из машины, 

достал мобильный телефон,

позвонил в студию и вышел в эфир:

«Я веду репортаж из албанской деревни на границе с Югославией. Нет помидоров душистей и баклажанов синей, чем в Албании –  самой бедной стране Европы»…

И вот теперь 17 лет спустя

я снова на той же площади, 

но называется она не Скандербег,

а Украина.

У фильма «Ампутация» действительно двойное авторство: Игорь Померанцев и Лидия Стародубцева. Мы в шутку называем друг друга «брат Тавиани» и «сестра Тавиани». Впрочем, в какой мере мы являемся авторами? «Тщетно, художник, ты мнишь, что своих ты творений создатель»… У меня об этом есть простая теория, ее суть в следующем. Авторы бывают двух типов: демиурги и медиумы. Автор-демиург – это тот, кто производит тексты. Автор-медиум – это тот, кого производят тексты. Первый говорит: «я хочу». Второй говорит: «я должен». Первый – диктатор, любящий диктовать, творчество для него – диктат воли. Второй любит писать под диктовку, и творчество для него – диктант на вольную тему. В общем, вы поняли, куда я веду: «Ампутация» – это фильм не демиургический, а медиумический, то есть написанный под диктовку. Чью? Не знаю. Думаю, его продиктовали боль, вина и протест против абсолютного зла по имени «война».

Вообще-то, я не верю в коллективное творчество. Потому что творчество всегда индивидуально. И в этом смысле, двойное авторство – это лукавство. Каждый остается самим собой. Когда-то об этом я даже умудрилась написать целую книгу. Она называлась «Буриме: Утопия Ван Гога» и была посвящена феномену конфликтного сотворчества. Но в случае «Ампутации» все не так – обходимся без конфликтов. Игорь Померанцев – политэмигрант. Он вырос в Украине: жил в Черновцах и Киеве, откуда еще в 1978-м году уехал в Мюнхен, а после – в Лондон. Сейчас живет в Праге. Но часто бывает в Украине. Может, потому, что здесь – его корни. Он часто повторяет: «Кино о войне – это мой способ участия в войне». Для меня кино, скорее способ оставить о ней свидетельство. Так или иначе, совпадают или расходятся наши взгляды, мы остаемся открытыми, доброжелательными соавторами. Любой спор у нас завершается консенсусом. В эпоху социальных сетей не так уж важно, где ты живешь. Важно, как ты мыслишь. Мы – «Поверх барьеров».

Для кого

Нашу аудиторию можно условно разделить на три группы. Первая – это сами воины-ампутанты. Этот фильм для них – зеркало. Вторая –  те, кто (не дай Бог, конечно) попадет в сходную ситуацию, и этот фильм для них – учебник мужества и того, как не впасть в отчаяние. И третья – это мы с вами: социум, которому еще многое предстоит изменить в себе, чтобы понять и принять тех, кого сегодня дискриминируют, унижают, считают «неполноценными» и подвергают практикам исключения. Этот фильм для всех нас может послужить напоминанием: жизнь – это дар, а человек, который обладает даром это понимать, – это человек с «неограниченными возможностями».

После съемок

«Послесъемочная жизнь» звучит почти как «жизнь после смерти». Однако на самом деле все не так драматично. Собственно, премьера фильма состоялась на сайте Радио Свобода в нескольких редакциях – российской, украинской, белорусской… В Украине фильм показали на нескольких телеканалах: всеукраинском (UA:Перший) и региональных. С международным контекстом также все обстоит неплохо. Англоязычная версия фильма была представлена в Барселоне.  Готовятся телепремьеры на одном из центральных телеканалов Грузии и на канале «Настоящее время» (совместный медиапроект Радио Свобода/Свободная Европа и «Голоса Америки»). Запланирован показ в кинозале библиотеки Вацлава Гавела в Праге. Есть и другие планы, о которых из суеверия умолчу. Как это обычно и бывает, произведение уже отделилось от создателей и живет своей собственной жизнью. Воспользуюсь одним из изящных образов восточной притчи. Авторов и их произведения можно сравнить со стрельбой из лука. Автор лишь прицеливается и натягивает тетиву. Ну, а стреле предстоит лететь дальше. И никому не ведомо, попадет ли она в цель.

Эссе Игоря Померанцева

АМПУТА…

Слово «вероломный» для десятков миллионов людей с общей советской памятью всегда ассоциировалось с нападением Германии на СССР в июне 1941 года. Слова «предательский», «коварный», «нарушающий обещание и обязательство» могли употребляться в самых разных контекстах, но «вероломный» означал одно: начало Великой Отечественной войны.  Март 2014 года, когда Россия без объявления войны вторглась на территорию Украины, изменил не только политическую карту Европы, но и значения слов: «вероломный» стало современным, а «довоенный» сместилось из сороковых годов минувшего века в украинскую новейшую историю. Настоящее отбрасывает тень на прошлое в той же мере, в какой прошлое – на настоящее. Даже классические русские стихи о второй мировой войне теперь читаются иначе.

Бой был короткий.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей

я кровь чужую.

                              (Семён Гудзенко, 1942 г.)

Прежде было ясно, чья это кровь: конечно, немецкая. А теперь? Своя? Братская? Зло меняет погоны, мундиры, сапоги, говорит на разных языках. Война на востоке Украины изменила мою читательскую оптику. Я иначе прочёл стихи, которые всегда любил, и написал с оглядкой на любимые строки и строфы лирический цикл «Ампута…». Вот одно из стихотворений:

Как это было! Как совпало—

Война, беда, мечта и юность! Как это было

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

                       Давид Самойлов

А в Мыколе уже не очнётся.

Вроде только-только радовался,

что отрезали ниже колена, —

«На два сантиметра ниже!» — 

Два сантиметра — великое дело.

Колено—гениальный шарнир—

спасибо создателю!

Да как же в него не верить после этого!

А вроде всё шло на поправку. Но…

Отец спросил протезиста:

—Протез снять?

Протезист ответил:

—Если в землю будете закапывать,

   то не снимайте: ему и на том свете он пригодится,

   а если кремировать будете, 

   то и не знаю. 

Нынешнюю войну принято называть «гибридной», поскольку она ведётся не только по старинке, но и с использованием новейших информационных технологий. Эти технологии поставляют и доставляют информацию, как боеприпасы. Само слово «гибридный» – нейтральное, уродливым или красивым его не назовёшь. Как и чем художник может ответить на «стилистически» иную войну? Думаю, выбором стиля, жанра, языка. По мотивам поэтического цикла «Ампута…» мы с харьковским кинорежиссёром Лидией Стародубцевой сняли документальный фильм «Ампутация». Этот фильм начинался со стихов, но уже в процессе работы несколько стихотворений родилось благодаря фильму. 

Мы не рассказываем линейных историй украинских солдат, потерявших конечности. Мы работаем с образами, ассоциациями, настроением. Наши соавторы – художники Караваджо и Рембрандт, композиторы Александр Бакши, Гия Канчели и ещё десяток композиторов (все они сотрудничали с нами бескорыстно), фотографы Валерий Ананьев и Александр Мордерер. 

На этом можно было бы поставить точку. Авторы высказались. Но что-то ещё осталось за текстом. Я знаю что: наша боль, наше сострадание, наша причастность. В моём цикле «Ампута…» есть стихи, которые остались за кадром:

Они осадили нашу крепость и дали ночь на сдачу.

Мы уже не раз переживали такое:

подкопы, стрелковые цепи, за ними сапёры,

штыковая атака, канаты, штурмовые мосты,

наконец, взятие, их штандарт на дозорной башне

и резня —до последнего младенца и щенка—

с помощью холодного оружия,

чтобы вкусить простое ратное счастье

и сэкономить огнестрельное.

Но и на этот раз мы решили не сдаваться.