Разговоры в жанре «Портреты и случаи» мы ведем с художником Матвеем Вайсбергом в кафе рядом с нашими домами, — встречаемся, заказываем кофе, и — из обрывков памяти, полу-анекдотов складываются воспоминания, в которых соединяются история, память, искусство, юмор, жизнь. 

Встречи за кофе только начались, и не известно, к чему приведут: может быть, из этих зарисовок появится книга. Первое воспоминание — о не-встрече с  Татьяной Яблонской и встречах с Олегом Александровичем Животковым.*

Татьяна Яблонская

С Татьяной Яблонской я сталкивался пару раз, не больше. Оба раза достаточно забавные. Первый раз был тогда, когда придумали День Киева. Только-только начинались уличные выставки, День Киева тогда проводили в апреле. Инициатива шла от начальства, от Союза художников, для того, чтобы выставиться на Андреевском, надо было пройти комиссию. Точнее, на первую выставку я просто попал случайно, на второй встал перед худсоветом. Взял свои пейзажи —  я тогда рисовал киевские пейзажи. Худсовет принял меня достаточно кисло, это и понятно — я для них был случайный кадр. Мой папа любил анекдот про тех «кто работает на советском телевидении — Жоры, Лоры и Суки».  Жены ответственных работников. Любовницы ответственных работников. И Случайные кадры. Я в какой-то степени и был этим случайным кадром, всегда. 

И вдруг, увидев мои пейзажи,  Татьяна Ниловна оживилась. Одного этого — вспышки интереса — было достаточно, чтобы все мои  работы «прошли». Мне выдали бирочки — на каждую работу полагалась бирочка с ценой, там ходил специальный человек и получал за проданную работу  подоходный налог, не помню, 13% кажется. 

Это — первая встреча. 

Мне достаточно чуждо… «я делаю себе карьеру тем, что не делаю ее» писал ранний Евтушенко. Он немножко врал, конечно,  про себя. Но постановка вопроса хорошая.  В общем, вторая встреча тоже была короткой, и тоже была связана с улицей. У нас с Татьяной Ниловной такое — «уличное» знакомство. 

Это был третий иди четвертый День Киева, Андреевский спуск. Не без моего участия на Андреевский понаехали москвичи и питерцы. Они бы и  так приехали, но я способствовал — кого-то встречал на вокзале, кого-то устраивал на ночевку… Приехал и Миша Рытяев, он делал стеклышки, картинки на стекле. Это заимствование народных вещей и виражных техник… На Андреевском в тот год все  происходило в весьма свободном ключе — Миша написал табличку «автор спит напротив» — развесил картинки на сетке под Андреевской церковью,  напротив были кусты, в которых, действительно, спал автор. 

И вдруг (снова это вдруг), прогуливается Татьяна Ниловна, видит «стеклышки» и покупает у Миши одну, за 80 рублей.  Мы были довольно сильно удивлены, 80 рублей в 1987 году — большие деньги. 

Личные встречи этим исчерпываются. 

Еще я помню, что она была царственная.

Животков-старший

Животков-старший — очень интеллигентный человек. Мягкий, но твердый, адепт чистого искусства. Я не знаю, как ему это удавалось и удается.

Олег Александрович преподавал в РХСШ. Не у меня, но очень дружил с моим преподавателем, Евгением Владимировичем Семеновым, часто приходил к нам в класс. Он испытывал к нам… наверное самое подходящее слово — доверие, потому что носить книжки в те времена… конечно, это была никакая не антисоветчина, — словом, он приносил нам  альбомы художников. Западных художников, которые здесь были неизвестны. Много лет спустя я напомнил ему, что узнал о существовании художника Джорджо Моранди благодаря его альбомам, по-моему он был растроган. 

Недавно меня рассмешили, ко мне (на мою выставку) пришла семья, преподаватели РХСШ, и две их дочки, одна учится в ней же, вторая закончила.  Я сразу заговорил об Олеге Александровиче — вполне понятно, он для меня один из последних титанов, оставшихся в школе. История вот какая: у Животкова прикладное отделение, его группа была маленькая, и он предложил преподавателю из группы живописцев объединиться. Удобно, экономия — одна натура. «Хитренький» — рассказала дочка друзей.  Вся хитрость Животкова состоит в том, что он тут же стал работать с живописцами, объяснять, учить  как надо. Хитрость в том, чтобы научить! 

Он уже к сожалению не преподает, он неудобен. А школа — это была его жизнь. Он был и остался учителем, так и не стал никем (в карьерном смысле), даже завучем, и всегда был легендой. Он заложил в нас ростки, из-за него, из-за его альбомов мы «пикассили» и «сезанили» уже в десятом классе. 

Кроме того, что он превосходный учитель, он — сильный, тонкий художник. В замечательной семье Олега Александровича — все художники. Все замечательные. И разные.

__________________________________

*Вы можете виртуально присоединиться к нашим встречам, написав комментарий с просьбой вспомнить — случай, историю, героя истории.