Наташа выходит к рампе, снимает со стойки микрофон, улыбается, и слегка прищурившись от яркого света, обращается к зрителям: В этом году я решила полностью изменить свою жизнь и стать другим человеком. У вас было такое? У кого полностью менялась жизнь за несколько месяцев? (смех) Я сейчас не про оккупацию.
– У меня была шикарная жизнь, но она перевернулась, когда мой муж изменил мне. (Делает шаг в сторону зала): На кого-нибудь из вас на улице нападала секретарша мужа? (Публика смеется) Измена мужа запустила цепь событий, и в итоге я оказалась на сцене, рассказывая незнакомцам о моей жизни. И вот дважды в неделю я произношу… (Поворачивается вправо и обращается к актеру-транссексуалу в блестящем платье).
– Это прямо обязательно быть таким красивым? Нельзя иметь все. Нам уже хватает женщин, чтобы с ними соревноваться. Теперь к ним еще добавились и мужчины? Нельзя править миром и носить красивое белье… (публика аплодирует) Конкуренция была недостаточной?
– Видите? На сцене быть здорово. Смех, похвала, власть микрофона – все это опьяняет. Что опасно.
Меня зовут миссис Майзел – это такой сценический псевдоним. Хотя еще недавно это означало счастливую семейную жизнь. Какая все-таки ирония…
Спектакль «Наталка-Полтавка», недавно поставленный по пьесе Ивана Котляревского Театром на Печерске, мог бы начинаться высказыванием женщины, которая хочет жить своей жизнью, например, как в истории о миссис Майзел, женщине, ставшей стендап-комиком. Она была честна с собой и не боролась с талантом, не разрывалась между мужчиной и идеальным представлением о счастье женщины, признала, что выбор неизбежен, и одиночество отнюдь не приводит к смерти. Миссис Майзел выходит на сцену, откровенно рассказывает публике о своей жизни, и каждый раз – это переживается здесь и сейчас в форме забавного монолога о смешных и пронзительно-важных вещах, из которых состоит жизнь каждого человека.
Вы скажете: причем тут американская история о еврейской девушке? Как все это относится к «Наталке-Полтавке»? Миссис Майзел – это же телешоу из масскульта, а мы тут – о классике.
Но не будем спешить, господа! Создатели спектакля написали и многократно подчеркнули, что «Наталка-Полтавка» – это народное произведение, да и критики утверждают, что именно в народности бессмертная сила пьесы Котляревского. И если народ сегодня преимущественно интересуется массовой культурой, вовсе не грешно поговорить с ним на его же языке. Тем более, что документальный театр черпает свой материал из жизни, п-е-р-е-с-о-з-д-а-е-т ее, отталкиваясь от живого языка.
Вы не согласны?
Моноспектакли Анны Девере Смит, построенные на интервью, взятых у десятков участников расовых беспорядков в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, были исполненны одной актрисой, меняющей интонации. Метод интервью использовался также Ив Энслер при работе с творческим материалом для спектакля «Монологи Вагины» — манифесте женской эмансипации, который спровоцировал возникновение феминистского культового движения «Vдэй». Эксперименты с устными историями активно используются в практиках гражданского активизма и отдельных проектах, посвятивших себя документальной драме (Rimini Protokoll, Театр.doc и др.).
С 2013-го года в Украине документальный театр опробовали режиссеры разных поколений. Некоторые, переболев формой, сосредоточились на авторском театре и далее продолжают содержательные поиски. Я не говорю, что до 2013-го никто здесь не работал с устными историями. Скорее речь о кульминационных моментах и возможностях синхронизации новых проектов украинской театральной сцены с западными арт-площадками. Спектакль «Наталка-Полтавка» построен на материале устных историй, фрагменты которых звучат в зале и появляются в виде бегущей строки на стене-декорации, стоящей ближе к рампе сцены – и это воспринимается весьма органично для современной мультимедийной культуры.
Но что происходит с «Наталкой-Полтавкой» на самом деле?
В первоначальной версии спектакля, которую удалось видеть на пресс-показе, меня удивил вырыпаевский дух, задор актеров, желание провести своих персонажей через все преграды, чтобы прорваться к чистому воздуху. В этом пункте «Кислород» и «Наталка» совпадают, потому как апеллируют к общей идее: человеку важно жить по правде и слушать свое сердце. Но дальше воздух Наташи наполняется любовным томлением, ожиданием, поиском-«диалогом» с невидимым (или воображаемым?) возлюбленным и попытками утвердить себя в этом мире. «При каких обстоятельствах человек ни жив, ни мертв?Это состояние, когда он замер. Будто бы вдохнул.Это ожидание. Ожидание – это такая вещь, с которой мы живем всю жизнь. Потому что я – женщина. Ждать – это что-то очень женское…», — говорит героиня. Это «ожидание» далее предопределяет весь проект понимания «Наталки-Полтавки», а драматургия развивается в форме ремикса культурных текстов разных времен.
Например, когда героиня и ее возлюбленный проживают первые сценические эпизоды свиданий, максимально приближенные к современной жизни молодежи в большом городе, их отношения подобны стремительному роману Ромео и Джульетты. Затем поведение девушки все больше напоминает линию Наташи Ростовой в романе «Война и мир»: она мечется, ищет любви, сомневается в себе, проверяет свои желания в ситуациях выбора, отрицает что-то важное, страдает и плачет.
Режиссер Елена Лазович уверена, что история Наталки-Полтавки – это история каждой девушки, которая любит и ждет. И это подпитывается постоянным присутствием на сцене женщины в белоснежном народном костюме, характерном для Полтавщины. Она стоит в символической капсуле (капсуле времени?) – то ли кукла-оберег, то ли воплощение архетипа принимающей и любящей женщины.
Во время показа спектакля на сцене Театра на Печерске можно было разглядеть ее лицо и почувствовать, насколько глубоко она вовлечена в судьбу Наташи, как сопереживает ее любви и «реагирует» – выражением лица и пением, ритуально оплакивая утраты, по-матерински утешая, даруя веру в непобедимую внутреннюю силу женщины. Тогда было понятно, что спектакль о любви и необъяснимости этого чувства, о том, что в XXI веке, несмотря на технологический бум, люди стали еще беззащитнее, и продолжают искать счастье, порываясь между сердцем и разумом. А в итоге – «живут, как все».
Сохраняет ли эту концепцию сценическая версия «Наталки-Полтавки», представленная на премьере? Если учесть, что на протяжении спектакля Наташа просто не успевает развернуть свой личностный потенциал и погрузить зрителя в глубины чувств, ему остается условно поверить в то, что она находится в процессе духовного роста, поиска себя и возлюбленного. Объемность образа героини усиливается аллюзиями на древнегреческие мифы (параллели с Пенелопой и Одиссеем), включением карнавального времени гоголевских повестей Миргородского цикла и нарратива о женском архетипе украинки.
Наташа живет «между» пространством сцены (макромира) и железным каркасом, который может быть местом уединения (уход от действительности), зацикленности на определенных мыслях, самоограничения, комнатой, капсулой, и возможно, чем-то еще. Символическая нагрузка этого реквизита – хорошая находка для построения мизансцен.
Можно предположить, что микромир Наташи, с ее потаенными мыслями и терзаниями, разворачивается через других персонажей, часто выступающих ее внутренним голосом. Но все же у зрителя нет ощущения драмы, переживаемой героиней. Потому что драмы-то, собственно, и нет. Девушка попадает в разные истории (как и многие молодые представительницы ее поколения) и реагирует на то, что видит. Вот Наташе приглянулся один молодой человек, затем появился иностранец, дальше – открылись возможности оказаться в гареме или превратиться в ночную бабочку, после – влюбиться в умного или успешного. Например, – в мужчину средних лет, и жить с ним, «как за каменной стеной». Снова – чувства и рацио.
Но что-то не так: Наташа готова отказаться от надежности (рационального выбора в пользу замужества с бизнесменом) и броситься в объятия «суженого», который неожиданно возвращается из странствий в тот самый момент, когда она стоит в белом платье и собралась под венец. На этот раз при встрече с суженым девушка впервые обращается к нему совершенно серьезно: «Я раньше тебя не видела (не рассмотрела)….» и оставляет своего жениха.
А дальше на сцене возникает райская картинка: словно ангелы, появляются маленькие девочки, пронзительный свет заливает их чистые лица, и в этом коллективном ликовании происходит символическое признание Наташи уже не как героини, но как богини. Девочки радостно повторяют на разные голоса: «Я – Наталка! И я!..», звучит музыка, и сразу вспоминается финал рок-оперы «Юнона и Авось» в постановке театра Ленком, где гимн любви соединяет актеров и зрителей в едином возвышенном порыве к прекрасному…
Что ж, Наталка могла бы стать Кончитой, а ее история – мистерией о поисках духовного смысла в отношениях мужчины и женщины. И хотя по замыслу режиссера спектакль – о состоянии ожидания женщины в любви, по воплощению вышло иное: живая и задорная карнавальная история со счастливым концом. Как в женских сериалах.
Да, можно было развернуть и другой сценарий прочтения классики: тему диалога между матерями и дочерями. И архетипический образ – то ли праматери, то ли иллюстрации к этнической истории Полтавщины, то ли куклы – мог бы стать частью очень важного для Украины процесса – возвращения национальной истории через устные рассказы женщин. Стать дискуссией о том, что мы «похоронили» и что нам еще предстоит «похоронить» всем вместе:
Подарки. Тосты. Родственники. Подружки.
Стая салатниц летает вокруг стола.
Бабушка, у тебя была любимая игрушка?
Бабушка, ты меня слышишь? Слышу. Была.
Кукла. Тряпичная. Я звала её Нэлли.
Глаза с ресницами. Косы. На юбке волан.
В тысяча девятьсот двадцать первом мы её съели.
У неё внутри были отруби. Целый стакан.
Стихотворение Веры Павловой «Похороны куклы» кажется мне возможным словом-ответом на те проблемы, которые действительно мешают современным женщинам понимать свое предназначение и перестать быть жертвой.
Да, метания Наташи (или Наталки) сосредоточены на борьбе с жесткими социальными ограничениями и преодолением власти контролирующей матери, да, героиня хочет выбирать сама, что вполне в духе нашего времени. Да, она как будто бы ищет, однако же, все, происходящее на сцене – комедия, которая создается, благодаря ироничной, легкой игре актеров. А где же ответ: во имя чего все было затеяно?
Актеры, и правда, очень хороши. А вот Наталка-Полтавка – фигура и не смешная и не трагичная – олицетворение стереотипа о женщине постсоветского времени, привыкшей считать мужчину «ответом» на свои глубинные вопросы: не рассмотрела мужчину, не смогла встретить суженого? Все, не справилась со своей природой – живи без ответа. Такая Наталка-Полтавка ничем не удивляет, и ей не стать миссис Майзел. А ведь она могла бы. Выйти на сцену и рассказать об откровениях и открытиях, озадачить вопросами, удивить пониманием жизни.
Хотя, несколько ответов мы получили: первое – все есть ремикс, и «Наталка-Полтавка» – не исключение. Второе: какая бы модель театра не утверждалась в настоящем и будущем, концепция спектакля должна быть действительно художественной концепцией.
Текст: Юлия Голодникова
Фото: Ирина Маркони, Variety
