С первых дней карантина мы сверяемся со своими жизненными моделями, целями и стратегиями до и после пандемии. У многих все осталось по-прежнему. У многих из-за карантина мир перевернулся, и его надо осваивать заново. Классическая музыка в кризисе. Кyiv Daily поговорил с дирижером Виталием Протасовым о том, как выглядит будущее его профессии в реальности COVID-19.
Пока искали, где бы сесть-поговорить-выпить кофе, Протасов рассказал, что у него появилось хобби, в карантин он увлекся рыбной ловлей. С нее мы и начали разговор.
О чем вы думаете во время рыбалки?
— О достижениях. Это тоже своего рода ремесло, которое, как и любое дело, требует знаний и опыта. Для меня это не просто времяпровождение. Это новое знание, которое приносит удовлетворение не только от процесса, а еще и от умения направить процесс так, как считаешь необходимым.
То есть, поймать рыбу?
— Поймать рыбу — это результат. А мне интересен процесс: договориться с рыбой, создать все условия для того, чтобы она верно реагировала. Рыбы ведь много, она есть везде. Вот это — настоящая модель жизни, просто надо найти с ней взаимодействие. Рыбу ведь я ловлю не для мяса — для переживаний, ощущений.
То есть это практически бизнес-процесс — договориться?
— И музыкальный процесс совершенно такой же, и с исполнительским процессом все то же самое.
Вы выступаете в собственном амплуа? На рыбалке вы все тем же занимаетесь?
— Да.
А чем вообще занимается дирижер? Кто он — артист? Творец? Когда всех накрыло локдауном, что вы делали? Артист может сыграть пьесу или спеть на камеру, если он нуждается в общении. А дирижер?
— Думаю, любой исполнитель — артист. Музыкант — это человек-рассказчик. Он рассказывает о том, что он увидел, что понял. Ему должно быть это интересно — рассказать друзьям, публике, окружению: «Смотрите, что я узнал, что я нашел. Мне интересно с вами этим поделиться».
«Я буду заниматься своим делом, чего бы это мне не стоило. Я чувствую себя счастливым человеком, когда дирижирую»
Быстро и все наилучшим образом объяснить, расставить фигуры?
— И стратегия обязательно должна быть. Я со своими учениками часто об этом говорю. Вот вы, Вика, любите читать какую-то интересную книгу вслух, для публики?
Иногда.
— Интересный ведь процесс? Для меня моя профессия — в этом: я нахожу что-то интересное, что понравилось, что прочел, узнал, прочувствовал. И у меня возникает потребность рассказать всем: «Смотрите, что я увидел и нашел».
Это же не просто работа-медиум: вы не нейтральный поставщик контента и переживания.
— Нет, конечно. Все это сообщается через собственные переживания.
То есть не просто новость, сообщается опыт переживания?
— Конечно. Это и энергетический посыл и взаимодействие. Слушатели реагируют, удивляются, впечатляются: «Ух ты, как интересно!». И ты увлекаешься тоже. Идет обязательное взаимодействие с публикой. Поэтому онлайн-видео — это не то; впрочем, кому-то это нравится. Есть колоссальная разница между видеозаписью или аудиозаписью и живым исполнением: те же звуки, те же децибелы, те же частоты. Но главное — не чистота звука, а взаимодействие. Наши переживания. Эмоциональный контакт. То, что происходит сейчас. Если играть без публики, то нет и смысла во всем этом. «Писать в стол» — это в юности я воспринимал как какой-то подвиг. Сейчас я понимаю — это бессмысленная деятельность. Все что мы делаем, обязательно должно приносить переживания: радость или горе — эмоции. Одно из главных действий артиста — взаимодействие с публикой.
Предлагаю вспомнить: вот мы в марте этого года. Вы наблюдали, вероятно, все стадии освоения карантина классической музыкой. Страх, гнев, отрицание, принятие и так далее. А ваши личные стадии были какими? Вы ведь пытались ответить на вопрос: что дальше?
— Конечно! Совершенное чувство растерянности было, примерно до лета. У меня было полное непонимание, что делать, и куда это все движется. И страх, безусловно, был. Я не знаю, что будет. И никто не знает. Сейчас говорят о том, что через столько-то лет все восстановится. Я думаю, в прежнем виде ничего уже не восстановится. И это интересная тема с точки зрения истории. Может, это капля в море истории, а может, это на что-то повлияет. Арнонкур еще в 1950-е годы писал: «Музыка в том виде, в котором она была в XIX веке, — это бесследно потерянный процесс: она сильно коммерциализировалась, сильно отошла от людей, которым она нужна».
Было практически народное музицирование, это потом оно стало сложным, практически элитным.
— Раньше слушатель взаимодействовал с музыкой. Сейчас идет разделение на сцену и зал. Еще больше расстояние между сценой и публикой. Я недавно увидел, как проводят концерты во Львове. В Филармонии убрали половину сидений из зала, в освободившемся пространстве рассадили оркестр. Струнную группу опустили вниз, а духовики остались на сцене, они в группе риска — их максимально отсаживают от струнников. Это своего рода символ времени.
Хочется надеяться, что это временно.
Что ясно сейчас? То, что часть публики потеряна безвозвратно. Раньше на концерты приходили не только меломаны, для которых концерты — это необходимость, но и та часть публики, которая приходила слушать музыку от раза к разу, — за атмосферой, ради антуража, для того, чтобы шампанское выпить в антракте, ну просто — нравилась атмосфера. Такой публики было много. Мне кажется, ее не будет больше.
Я видел, что происходило в Киеве последние 20 лет. Публика в Филармонии менялась, молодела, это хороший был знак. А теперь, мне кажется, часть публики исчезнет.
Мне не хочется прогнозировать. Будь что будет. Летом как-то хотелось прогнозы строить, вовлекаться в это, а сейчас я просто смотрю. Я уверен, что буду заниматься тем, что мне нравится. Мир прекрасен в своем многообразии. Стремиться нужно не к вершинам, а к понимаю сути музыки. К этому рассказу, о котором я говорил вначале нашего разговора. Если чувствуешь себя интересным рассказчиком, ты —счастливый человек.
Трансляция — это враг или друг музыканта?
— Я не вижу ценности в трансляции. Мне неинтересно мои концерты транслировать. Мне интересно рассказывать свою историю тем, кто придет ее слушать. Я не ищу славы, какой-то известности. Трансляции — это не путь самовыражения, это попытка не потерять то, что есть. Большим оркестрам ни в коем случае нельзя потерять аудиторию. Им важны действия: «Помните о нас. Мы здесь, у нас все нормально. Сейчас все пройдет, и вы вернетесь». Если кому-то это нужно, — да, может быть. Я недавно смотрел прямой эфир одного большого оркестра — но вы же видели, звездные трансляции смотрит до сотни человек. А в зале слушало бы полторы тысячи зрителей.
И это говорит о том, что трансляции мало кому интересны. В процессе рассказа самое ценное — увидеть, как рассказчик делает паузу, как добирает воздух, чтобы рассказать все наилучшим образом, как у него глаза горят, как он хочет свою радость от переживания передать другим, как этот импульс он запускает в зал. Запись не передает этого.
Репетиция оркестра в Zoom невозможна?
— Нет. Я занимался в Zoom с учениками-дирижерами. Это имеет какой-то смысл. В мае у меня было два ученика, которым надо было сдавать госэкзамен. Мы начали заниматься онлайн. Потом я, обходя все запреты, все-таки с ними встретился и привел концертмейстера. Мы закрылись в классе — это уголовщина была, — удалите это потом, Вика. Но у нас была возможность сравнить, что такое нормальная работа и что такое онлайн. Небо и земля! Наша профессия не может происходить онлайн. Крест ставится на самом важном, ради чего она существует.
Ради чего она существует?
— Ради горения в глазах оркестрантов, взгляды которых наполняются твоим переживанием. А потом взгляды публики, которая тебя слушала. Это самое главное.
Виталий, вы учите будущих дирижеров. Но мы видим трансляции их пустых залов. Для вас в пустых залах много трагического?
— Тут не в трагизме дело.
А в чем же?
— Мне хотелось бы, чтобы все поняли, что самое главное — процесс взаимодействия. Надо научить музыкантов этому, чтобы они радовались, а не переживали по поводу того, что у них в зале будут сидеть не 600 человек, а 15. Главное, какие эти пятнадцать.
То есть вся индустрия теперь — это медленный, вдумчивый рассказ, а не успех?
— А этот рассказ всегда был. Он просто стал индустрией. В погоне за успехом теряется вдумчивость.
Как проживал локдаун весь мир и Киев, другие города Украины?
— Сначала никто не работал, потому что нельзя было. Потом наступило лето, отпускное — тоже ничего. С середины августа началась какая-то активность, потому что все устали от тишины. Появилась возможность — и все начали работать. Я думаю, так было везде. Единственное, что меня в этом всем и обескураживает, и вселяет какую-то надежду, — я надеюсь, что трудности с публикой толкнут музыкантов на поиск чего-то большего, чем было до пандемии. В Америке сейчас оркестры не работают, залы не работают. Оркестранты New York Philharmonic играют на улицах. Мы к естественности этого существования тоже придем.
Играть на улице?
— Нет. Наш концерт может состояться только тогда, когда будет достаточное количество публики плюс что-то, чтобы заплатить зарплату. Но мы к этому придем. Бесконечных дотаций не будет.
Это — о надежде. Музыканты будут вынуждены искать другие формы.
Какой бы вы составили идеальный концертный план для себя? И где вы бы хотели продирижировать: на улице, в филармонии, в студии звукозаписи?
— В любом акустическом зале. Филармония — удобный, теплый, дышащий историей зал. Дом звукозаписи — акустика хорошая. Честно, по поводу помещения я даже не думал. Мне все равно, где работать. А музыка… Я несколько лет увлечен музыкой до 1800 года. Я этим занимаюсь, мне это интересно. Когда-то я понял, что она очень современна и импровизационные возможности в ее исполнительстве безграничны. Мне хочется об этом кричать: «Друзья, это же драйвовая музыка. Эта музыка создана для того, чтобы по-настоящему кайфовать». Она очень физиологична, она философски интересна».
Бас Андрей Гонюков считает, что артистам лучше бы иметь вторую профессию, чтобы выжить в карантин. При этом в церковном хоре никто не ждет оперных певцов.
— В Киеве? По большому счету, хоров у нас тьма, по-моему он плохо искал.
Передам, а как у вас со второй профессией?
— А смысл в ней? Я большую часть жизни занимаюсь дирижированием. Я к этому с детства стремился. На свое будущее я смотрю с оптимизмом. Сейчас просто такой период. Я буду заниматься своим делом, чего бы это мне не стоило. Я чувствую себя счастливым человеком, когда дирижирую.
Текст: Вика Федорина
