Много лет назад я перевёл с английского на русский статью о лирике Сталина.
Написал её британский славист и грузиновед Доналд Рейфилд, автор книг «Жизнь Антона Чехова», «Сталин и его подручные», многочисленных статей, переводов. Он был частым гостем моих передач на Би-би-си и лондонского выпуска «Поверх барьеров» (Радио Свобода). От себя добавлю, что успех юного поэта Джугашвили сводит на нет разговоры о провале художника Шикльгрубера как причине его успешной карьеры в политике.
Доналд Рейфилд, Сталин-поэт
Бутон расцвёл, и роза, наклонившись, к фиалке прикоснулась…
Этими строками начинается стихотворение юного Сталина «Утро». В 1957 году, уже после того, как началась хрущёвская «десталинизация», но ещё до низвержения статуи Сталина в Тбилиси (это событие сопровождалось массовыми волнениями и многочисленными жертвами), «Утро» было, в который раз, перепечатано в сборнике «Деда Эна» – грузинской «Родной речи». В Грузии этот сборник считают своего рода букварём, по которому дети учатся читать и писать. Он же кладезь народной мудрости, краткий исторический очерк, сокровищница знаний. С 1876 года, первого года издания, и до 1916 года этот сборник пополнялся и расширялся, а в последующие десятилетия постоянно сокращался и ужимался. В 1916 году стихотворение Сталина «Утро» было впервые включено в «Деда Эна». Для никому неизвестному Сосело это было большой честью. В 1957 году в том же сборнике был напечатан рассказ «Маленький Сосо», завершавшийся словами «В годы учёбы он всегда помогал отстающим» – замечание довольно зловещее с точки зрения сегодняшнего дня. О будущем маленького Сосо со всей определённостью говорит иллюстрация к рассказу, выполненная в духе мастеров итальянского Возрождения: луч солнца пробивается сквозь тучи и таинственно освещает дом Сталина.
Практически, о молодости Сталина говорят лишь его стихотворения. Позже он не смог переделать их. В 1895 и 1896 годах они были опубликованы в газетах и журналах, распространяемых, помимо Грузии, в России, Финляндии и в других странах, так что даже самые опытные фальсификаторы из ОГПУ были бы бессильны что-либо изменить. Стихотворения эти – мне удалось найти шесть – не только подлинны, но и красноречивы. Это стихи не по годам развитого юноши, стихи, написанные умело, хотя и небезупречно. Они много говорят о темпераменте, побуждениях, культуре молодого Сталина.
В традиционной грузинской поэзии XIX века можно найти элементы персидской поэзии (розы, соловьи), византийских гимнов, романтизма и русского гражданского стиха. Стихотворение Сталина «Утро» следует этой традиции. Не удивительно, что патриарх грузинской литературы и общественной мысли Илья Чавчавадзе охотно согласился напечатать «Утро» и, по меньшей мере, ещё четыре стихотворения в редактируемой им газете «Иверия» в 1895 году. Одна из самых ранних публикаций Сталина – «Луне»:
Плыви, как прежде, неустанно, Над скрытой тучами землёй, Своим серебряным сияньем Развей тумана мрак густой. К земле, раскинувшейся сонно, С улыбкой нежною склонясь, Пой колыбельную Казбеку, Чьи льды к тебе стремятся ввысь. Но твёрдо знай: кто был однажды Повергнут в прах и угнетён, Ещё сравняется с Мтацминдой, Своей надеждой окрылён. Сияй на тёмном небосводе, Лугами бледными играй, И, как бывало, ровным светом Ты озари мне отчий край. Я грудь свою тебе раскрою, Навстречу руку протяну И снова с трепетом душевным Увижу светлую луну.
В общем, стихотворение пронизано чувством уверенности: синтаксис не прерывист, образы цельны. Уже в этом стихотворении намечается контраст между буйством природы и человека, с одной стороны, и гармоничностью птиц, музыки, певцов-поэтов – с другой. Этот контраст ещё очевидней в другом стихотворении – «Пророк». Оно было опубликовано в газете «Иверия» на Рождество 1895 года. Сталину тогда только-только исполнилось шестнадцать лет. Стихотворение это – о пророке, отвергнутом своей землёй. Тема отвергнутого пророка была популярна в России и в Грузии.
Ходил он от дома к дому, Стучась у чужих дверей, Со старым дубовым пандури, С нехитрой песней своей. А в песне его, а в песне – как солнечный блеск, чиста, Звучала великая правда, Возвышенная мечта. Сердца, превращённые в камень, Заставить биться сумел, У многих будил он разум, Дремавший в глубокой тьме. Но вместо величья и славы Люди его земли Отверженному отраву В чаше преподнесли. Сказали ему: «Проклятый, Пей, осуши до дна... И песня твоя чужда нам, И правда твоя не нужна!».
Здесь Сосо развивает мысль Лермонтова, кстати говоря, высказанную русским поэтом в стихотворении «Ангел» тоже в шестнадцатилетнем возрасте: мысль о том, что «звуки небес» несравнимы со «скучными песнями земли». И всё же «Пророк» Сталина – стихотворение глубоко грузинское, оно восходит к образу героя, типичного для грузинского фольклора. Прежняя тень тревоги становится в этом стихотворении маниакальным убеждением, что великих пророков ожидает лишь травля и убийство. В этом смысле стихотворение «Пророк» говорит о личности Сталина больше, чем прочие поэтические произведения будущего вождя. Но в поэтическом даре Сталину не откажешь. Можно лишь пожалеть – и не только по политическим соображениям — о том, что Сталин предпочёл революционную деятельность поэзии. Если бы инспектор духовной семинарии не поймал Сталина с книгой Виктора Гюго, то, возможно, Грузия не лишилась бы поэта, а Советский Союз стал бы жертвой Троцкого и троцкистов.
Арест Лозинского, переведшего дантовское «Чистилище», и освобождение, последовавшее за переводом «Рая», расстрел Тициана Табидзе, вынужденное самоубийство Паоло Яшвили, расстрел жены Галактиона Табидзе говорит о том, что Сталин не терял интереса к сфере своего юношеского увлечения. Модернистов он не выносил. Поэты, отдавшие дань символизму, декадансу, космополитизму в духе парнасцев, были обречены. Те же, кто оставался верен ясному и понятному романтизму – этому фундаменту социалистического реализма – были пощажены. Такой мести могут лишь завидовать литературоведы и другие творческие работники. На Западе так мстить удаётся крайне редко – примеров почти нет – разве что Эзра Паунд, посаженный в сумасшедший дом, или второразрядные литераторы, которым приходилось писать рецензии на произведения гениев.
Хотя Сталин никогда не упоминал своих стихотворений, он и не отмежёвывался от них, даже когда лизоблюд Серебряков перевёл по подстрочникам «Луне» и «Пророка». Возможно, Сталин чувствовал, что в стихотворениях выразил себя слишком слабо, что слова не были адекватны его эмоциям. То же чувство возникает при чтении новелл Наполеона или знакомства с картинами Гитлера. Переиначивая слова Шелли, можно сказать: «Непризнанные поэты – законодатели времени».
