Он — самый известный в мире исполнитель партии Бориса Годунова. Его вокальная карьера началась в середине 70-х прошлого века, о нем пишет The New York Times и главные музыкальные эксперты. Анатолий Кочерга поет в лучших залах Европы и США, но не на сцене Национальной оперы. 

Накануне своего концерта в Октябрьском дворце Анатолий Кочерга дал интервью Kyiv Daily, в разговоре принимала участие его жена Лина Кочерга.

Кто вас привел в музыку, и кто в ней удержал? 

 — Это разные вопросы — в музыку меня привела мама, это она виновница того, что я занялся теорией музыки, сольфеджио и игрой на аккордеоне. Потом включились педагоги, и все пошло быстро: школа, училище (экстерном), Консерватория, стажировка в театре Ла Скала, диссертация… 

Вы же не сразу пели басом?

— Тенором я никогда не был, пел мужским голосом (смеется) — был мальчишеский голос, с 7-го класса средней школы я пел в художественной самодеятельности, с ансамблем девочек, потом один, потом начались конкурсы, сначала районные, потом областные. Был такой композитор Родион Скалецький, який казав: «Конче потрібно поступати в який-небудь заклад, яка у вас освіта?» — тогда было средняя.  

А удержал меня в музыке в музыке, наверное, профессионализм, что же могло удержать, кроме него? 

Потом началась довольно интенсивная работа в Театре оперы и балета, я в 32 года получил звание народного артиста СССР. Позже, весной 1988-го, я уехал на прослушивание в Штаатсопер, в Вену, по приглашению великого Клаудио Аббадо. И началась моя западная, гастрольно-цыганская жизнь. 

Какие оперные амплуа вам более близки — бас-злодей или бас-благородный отец? 

— Никто не спрашивает меня об этом. Те контракты, которые мне предлагали — брались и исполнялись.

Ваш Командор  какой — злодей или благородный отец?

— Точно не злодей. Командор мстит за несправедливость по отношению к нему и к его дочери. Это такой человек, которого сейчас не хватает  нашей власти, государственной юриспруденции. Нам нужен такой Командор, он кстати появился, я не буду его называть, я против агитации, но  буду голосовать двумя руками за 33 номер в избирательном бюллетене.

Бас — всегда очень умный герой. 

— А еще комический, хитрый, драматический. Насыщенный, серьезный. 

Басы придают опере величие.

— Если посчитать царей-правителей, которых я пел, тогда да. 

Когда вы доигрываете роли правителей и снимаете грим, сохраняете величавость своих героев?

— Этот вопрос лучше задать моей супруге (смеется).

— Бывает, — говорит Лина Кочерга.

— Ну очень редко, не наговаривай на меня! Что бывает?

А если бас был комический, буффо-бас?

— (жене) Тоже не выхожу из роли? Я просто человек с чувством юмора. 

— Тонким, — Лина Кочерга.

— Спасибо за подсказку. 

Вам важно — положительный или отрицательный ваш герой?

— А это не так важно, личные качества героев — это их личное дело. А для меня тут все зависит от актерских способностей. Во-первых, басы — немолодые герои. Это взрослые, как принято говорить, состоявшиеся люди. А степень выразительности героя зависит от IQ, от уровня образования и культуры и чувства такта  артиста. 

Вы довольно молодым человеком играли возрастные роли.

— В 23 года я спел Досифея, предводителя раскольников, с окладистой белой бородой до пояса. Первое исполнение Бориса Годунова пришлось на мои 24 года — царю Борису было чуть за сорок. 

Царя Бориса вы пели много и часто. Когда вы становились старше, ваш Борис менялся?

— Думаю, да. Он рос, набирался мудрости вместе со мной. С возрастом ты накапливаешь практики, опыта. Я был вторым славянским певцом, записавшим эту роль — первым был Федор Иванович. Больше таких прецедентов нет. На SONY Classic я записал роль Бориса Годунова.

Это за нее была «Грэмми»?

— Да, первая. Вторая «Грэмми» была за музыку Мусоргского на стихи Голенищева-Кутузова, цикл «Песни и пляски смерти». 

А что вам больше нравится петь — камерный репертуар или большие роли?

— НРАВИТСЯ? Это слово не совсем… Конечно, большие роли — в них успеваешь больше сделать. Короткие роли — значительные и значимые — по сюжету, по своему развитию…сложнее, потому что компактнее. Камерный репертуар вообще сложный: в опере артисту помогает масса деталей — грим, костюм, окружение. Артист, исполняющий романсы, остается один (да, в сопровождений рояля (или оркестра) — один, в костюме, который никак не связан с образом, ничем не защищен.  Оркестр (или концертмейстер) сзади, дирижер сбоку, впереди — зал. За короткое время нужно нарисовать историю так, чтобы она осталась в ушах, голове и сердце у тех, кто слушал. 

Мусоргского тяжело петь из камерного репертуара или тяжелой темы?

— Петь все непросто. Я пою без микрофонов. Опера никогда не исполняется под микрофон. Душой, умом, сердцем и силой голоса. 

Актерскому мастерству учились?

— Только те уроки, что были в Консерватории. Были классы актерского мастерства, были классы танца. Это все и сейчас есть.

— Почти нет этих уроков, — добавляет Лина Кочерга, — дисциплину «Слово» преподает Анатолий Несторович Паламаренко. 

— Согласен с поправкой. Как он может преподавать оперным певцам, не понимаю. Мелодекламацию — еще может быть, но певцам… не понимаю как. Ну и произведения надо учить на языке оригинала. Надо учить языки.

Вы ведь специально занимались языком, вам ставили произношение?

—  А как же. Но произношение мне никто не ставил, я учился в Ла Скала, у нас был курс итальянского языка, мы сдавали  экзамен. 

Как вас слушают итальянцы?

— С любовью. С уважением. Без сомнений. Я много выступал и выступаю в Италии. И меня дважды приглашали с собой (с итальянскими артистами участвовать в итальянских операх)  на гастроли. 

То есть, вас приняли!

— Да, итальянцы очень прискіпливі, не прощают ошибок. 

Значит, у вас  не было ошибок. 

— Наверное. 

Из чего состоит рабочий день оперного певца Анатолия Кочерги?

— По разному. Если я преподаю — это один день. Если готовлюсь к концерту — другой. Это и другой режим сна, и режим питания. Если у меня ученики, я с утра и днем  занят. Если концерт, я сплю примерно до 11:00. Потом готовлюсь. Поесть в последний раз я должен за два часа до концерта. Потом — театр или конкретный зал. Переодевание, грим, и так далее. 

Вам никогда не хотелось занять смежную нишу, спеть партию драматического баритона?

— Никогда! Я не имею права это делать. Экспериментировать с голосом нельзя. Бывает, что предпринявшие это певцы теряли голос.

Лина Кочерга: Хотя один раз…

— Хотя один раз я себе это позволил. Клаудио Аббадо заставил меня спеть роль Шакловитого, больше 30 раз. Это было не просто,  я не смог ему отказать. (С исполнения партии Шакловитого, — «Хованщина», Венская государственная опера, дирижер Клаудио Аббадо, — началась международная карьера певца, — прим. ред.)

Как вы познакомились с Аббадо?

— Я был на гастролях с польским театром из Варшавы, пел цикл по Годунову в туре по Франции. Перед спектаклем в Каннах, — я уже должен был идти на грим, в номере вдруг зазвонил телефон.  Звонил секретарь Клаудио: «с вами хотел бы побеседовать Маэстро». «Когда»? — спрашиваю. — «Если можно, сейчас». 

Я сел. «У меня вопрос, — продолжает секретарь, — как вы будете общаться»?  Отвечаю: «если вы не против, на его родном языке». И нас соединяют! Я рассказываю сейчас, а у меня мурашки по коже. Аббадо пригласил меня на прослушивание, мы познакомились, и стали друзьями на целые десятилетия. Не могу без волнения это вспоминать. Для меня это была революция, он потрясающий человек, гениальный музыкант, друг, —  Лина может подтвердить. 

Мне повезло знать таких людей как он, как Герберт фон Караян, Зубин Мета, Казуши Оно…

— Лорин Маазель, Боренбойм, Дзеффирелли… — продолжает Лина. 

 Из современных режиссеров вам кто-нибудь запомнился?

— Из современных назову только Митю Чернякова. Мы с ним делали несколько работ. Он такой… ультра-современный. Гражданские костюмы меня в классической опере не впечатляют, вообще. Хотя… он делал ретроспективные вещи, в которых сталкивались  старина и современность, но все равно… Я за то, чтобы показывать Большую оперу — от оформления многое зависит, от первого посещения оперы может зародиться желание увидеть что-то еще. 

То есть, современную оперу вы воспринимаете осторожно, для вас это скорее негативный опыт?

— Не могу сказать, что негативный — музыку ведь не отменяли. Я пел во многих вариантах режиссерских постановок «Катерины Измайловой». И современных, и не слишком. Были и гражданские костюмы, и яркость, и серость… И были современные. Были такие, что вообще — испанец Каликсто Биейто ставил «Дон Жуана» в Театре Лисео. Ужас: яичница, сырые яйца, спагетти, колбаса, писающие люди на сцене, море крови, — много тошнотворной провокации.

Натурализм в опере оправдан — глубиной, драматизмом?

— Нет, его слишком много, часто он формален и не связан ни с психологической глубиной, ни со смыслом. Часто это модная волна, которая вызывает отвращение. В повседневной жизни мы так или иначе видим насилие, некоторым так везет, что с ним сталкиваются лично.

Вы знаете, о чем говорите (в 1998-м, в Мексике, на Анатолия Кочергу напал вооруженный грабитель, выстрелил в ногу, через неделю певец исполнил концертный вариант партии «Бориса Годунова» в Мексиканской опере, сидя на сцене в инвалидной коляске, — прим. ред.)

С чисто практической стороны: есть на сцене не бутафорскую а настоящую еду для певцов не опасно?

— Главное, не есть, тогда не опасно. 

— Погоди, а «Фальстаф», ножка? — спрашивает Лина Кочерга

— В «Фальстафе» я ел после спектакля! Представляете, выносят курицу на сцену, одуряющий запах, но когда жрать?! (Извините за слово «жрать») — петь надо! Я все забрал за кулисы, делился с коллегами. 

И грибками меня кормили, по сюжету. Тоже не мог есть — одновременно идет пение! Нужно было делать вид, что ем — иначе как бы отравился Борис Тимофеич, не поевши грибков-то. 

Когда в опере «Борис Годунов» вы пели не только Бориса, а других, роли Пимена или Варлаама, вам было трудно перевоплощаться?

— В «Борисе» я пел все басовые роли. 

Вы (мысленно) критиковали артиста, который пел в это время главную роль?

— Зачем? Я не критик. Я делал то, что должен был — пел. Впечатление и собственное мнение у меня, конечно, были. Но моя задача — не судить других, а спеть достойно свою роль.  И не выпасть из контекста общего состава. Бывают, конечно, разные артисты. Бывают заносчивые… я не понимаю этого. Хотя Линочка сказал, что я приношу домой царские замашки. 

— Не в прямом же смысле!

—Хорошо, Лина, я вышел из образа, забыл.

Остались ли такие басовые партии, которые вы хотели бы спеть и пока не спели?

— Я занялся преподаванием. Пою редко. А то, что мне предлагают здесь петь, часто неприемлемо.

Вам нравится учить пению?

— Это трудная работа. А система оценки этой работы удивительная и унизительная: нельзя так  мало  за это платить. Это созидательный труд,  это будущее нашей культуры. Поэтому все талантливые дети уезжают, а на меня смотрят,  как на ненормального: зачем ты приехал?!

На вас смотрят как на исключительный случай.

— Я не исключение. Просто я не могу без Киева. Может быть, это глупо звучит. «Можна без хліба в світа прожити, а без Вітчизни згіркне життя..», — строки из песни, которая прозвучит на концерте. (Концерт пройдет 26 марта, — прим. ред.)

Украинская и европейская оперные школы сильно отличаются? 

— Вокальные школы отличаются. Есть славянская школа и есть западная. Концепции трактовки, культуры на том или ином языке разные. Они разняться даже приемами преподавания. 

Вас никто не готовил к стажировке?

— Я уже был заслуженным артистом Украины. Я приехал, прослушивала Маргарита Карозио, прослушала и спросила меня: «зачем вы приехали»? Я растерялся, ответил: «учиться». —«Если у вас будут трудности, обращайтесь. А так… у нас отличные вина, потрясающее прошутто, природа, — гуляйте и получайте удовольствие. И учите итальянский». 

На стажировке в Ла Скала я услышал первые спектакли — это же совсем другой уровень! Это другая атмосфера! Просто фантастика, горло перехватывало от восторга. Я был на сольном концерте Лучано Паваротти, он пел 16 неаполитанских песен и 12 классических арий на бис. Я так орал от восторга, как сумасшедший! Потерял голос на две недели!

Меняются ли со временем (имею в виду эпохи) «эталонные» оперные голоса? Можете сравнить голоса Карузо и Шаляпина с голосами сегодняшних солистов?

— Что касается оперы, нет. Если есть голос — то он есть. Если есть Паваротти — он один такой. Я горжусь, что был с ним знаком. 

— Единственная  проблема у современных оперных певцов, — добавляет Лина, — их путь недолог.  К сожалению,  они не допевают. Потрясающий английский баритон Брин Терфель, Джино Квилико, Йонас Кауфман только-только появился, и — уже уходит, представляете? 

— Потому что начинают гастролировать вдоль и поперек без остановок! Не накопив школы, опыта, не рассчитав силы.  На физике и природе долго не вытянешь!

То есть, суммируем, надо: а) петь репертуар своего голоса; б) беречь голос?

— Да! Плюс дисциплина, соблюдение гигиены и режима. Голос это ответственность! Нельзя гнаться за гонораром!

Бывает и другое, я не могу спокойно слушать Марию Каллас — ее трактовки, фразеология, нюансы, краски — но экспериментировать над своим здоровьем… она ведь могла бы еще лет спокойно спокойно петь.

Раньше было понятие «пика» голоса

— Сейчас точно так же.

Сложно перестать петь, когда по всем признакам пора завершать?

— В этом нет ничего сложного. Никогда не стоит доводить себя до позора.

Анатолий Иванович, что для вас значит опера?

— Киевская ничего. Опера для меня — это моя жизнь.

В киевской опере меня лишили звания Народного артиста СССР, нарушив закон, поломали мне трудовой стаж, это повлияло на пенсию. 

Не извинились еще?

— Хм.

— Даже портрета Анатолия не было в Опере на 150-летие Оперы. 

— Вот вам ответ. Мало того, когда я возвращаюсь из поездок в Киев, сразу подозревают, что я приехал за назначением: «или министром будет, или…» У меня никто ничего не спрашивает. 

Понимаете, я привык так:  если делать что-то, делать это либо очень хорошо, либо вообще не делать. Это касается всего: интонации, дикции, смыслов. Либо мастерски, либо —…. Нужно служить тому, чем занимаешься. Пение — очень непростая, тяжелая работа. 

С возрастом есть важный момент: совершенно точно нельзя петь раньше времени. Можно позже, можно начать петь в 30 лет и стать профессионалом, а вот раньше, чем положено природой — есть физиология и анатомия — нельзя насиловать природу. 

Текст: Вика Федорина

• Что: концерт Анатолия Кочерги «Симфонія Романсу»
• Где: Октябрьский дворец, Институтская, 1
• Когда: 26 марта, 19:00