В этом году Украина отмечает 125-летие композитора Бориса Лятошинского. На фестивале искусств Bouquet Kyiv Stage в его честь пройдет музыкальный марафон «Лятошинський Гала», посвященный фортепианной, камерно-инструментальной и вокальной музыке композитора. На вопрос: «Что значит для вас Борис Николаевич Лятошинский» отвечает композитор и музыковед Алексей Войтенко.
Моё первое знакомство с творчеством Бориса Лятошинского состоялось ещё в дошкольные годы: по телевидению показывали документальный фильм, в котором звучали фрагменты его камерных сочинений (через много лет я с радостью обнаружил этот фильм на Youtube и узнал, что он снят Борисом Небиеридзе, хорошо знакомым мне с детства по сказкам «Иванко и царь Поганин» и «Красные башмачки»). Что тогда удержалось во мне после прослушивания камерной музыки Лятошинского? – пожалуй, почти ничего, кроме разве что ощущения чего-то пугающе серьёзного, заумного и в целом малопривлекательного для мальчишки, чьим занятиям музыкой предстояло начаться ещё очень нескоро. Но по крайней мере эту фамилию я запомнил.
Что было дальше? Однажды по телевидению звучала Симфония №3 под управлением Вадима Гнедаша (это было ориентировочно лет через 10 после первого знакомства с камерной музыкой Лятошинского, а фамилии композитора и дирижёра уже крутились где-то на дальних рубежах моей памяти). Какой эффект это возымело? – по-прежнему оказалось «выстрелом мимо»: грузно, тяжеловесно, сложно и трудно, а также «too many notes…» (мне всё ещё не удавалось адекватно воспринять такое обилие звуковой информации и оформить его своим слухом в нечто членораздельное). Тем не менее это был уже более зрелый акт слушания, и как минимум я тогда оказался способен сопоставить решительно не понравившуюся мне симфонию Лятошинского с музыкой, которая на тот момент составляла мой осмысленный слуховой опыт (почти в полном преимуществе это были саундтреки Эннио Морриконе и Анжело Бадаламенти, и из противостояния они вышли с победой практически «всухую»).
Эта музыка «впустила» меня уже в 2002 году в период активной подготовки к поступлению в Консерваторию (мне 21 год). С какого именно произведения произошло новое, подлинное открытие Лятошинского, освидетельствовавшее качественный рост моих слушательских способностей? – всё с той же Симфонии №3, услышанной почти случайно, а точнее с темы побочной партии её 1-й части. Тут нужно уточнить, ведь неизгладимое впечатление на меня тогда произвела не только эта величественно-архаичная музыка в целом, но в первую очередь поразил её фактурный облик, который мне тогда удалось выделить из общего звучания и бегло осмыслить в процессе слушания: мощный profundo-унисон фаготов, поддержанный плотными аккордами арфы и окружённый плетением струнных подголосков, которые, как показалось мне тогда, украшают эту мелодию ореолом призрачного сияния. Так при первом осознанном слушании музыки Лятошинского я был очарован её своеобразием и непохожестью на кого бы то ни было. Кроме того, тогда я ощутил не только то, что она написана с особым мастерством, но также и то, что это мастерство вполне доступно, постижимо – а значит, что на этой музыке в дальнейшем можно много чему научиться и мне самому. Научиться у Лятошинского.
Уже на протяжении почти 20-и лет я ощущаю внутри себя стабильный запрос на музыку Бориса Лятошинского, который реализуется в двух основных направлениях: в «слушательском» и в «профессиональном».
Первое из них раскрыть проще: это та музыка, с которой контактируешь дома в одиночестве, надев наушники и закрыв глаза, постоянно возвращаясь к давно известным сочинениям и освежая впечатления, полученные от них прежде. Эта музыка властно манит к себе, ведь она сформирована средствами, совокупность которых больше нигде не услышишь: плотная, грузная фактура, тяготеющая к нижнему и среднему регистрам и притом не утрачивающая линеарной ясности; обилие диссонирующих созвучий, часто отправляющее слушателя к дальним рубежам тональности; насыщенные и даже отчасти перегруженные партии меди, кричащие, полные напряжения; оазисы томных лирических красот, выстроенные в опоре на последовательности больших мажорных септаккордов и параллельных чистых квинт – таких привычных звуковых сочетаний, которые тем не менее звучат столь своеобразно, что кажутся буквально заново изобретёнными требовательным и изощрённым слухом композитора.
В чём смысл второго, «профессионального» вектора притяжения к творчеству Лятошинского? В целом он ничем не отличается от взаимодействия с произведениями других особо значимых для меня авторов: я обращаюсь к партитуре или к тексту специального исследования для того, чтобы понять, почему эта музыка так на меня воздействует и в силу чего это происходит. Музыка Бориса Лятошинского близка мне хотя бы уже потому, что она во многом несёт признаки той идеальной звуковой материи, которая бытует в глубинах моего подсознания. Именно поэтому корпус его камерных и симфонических произведений давно стал для меня надёжной опорой в собственной композиторской работе, а также незаменимым вспомогательным материалом в преподавании музыкальной формы, гармонии и оркестровки.
Мне всегда было приятно и почётно ощущать себя его «внуком» по линии педагогической преемственности: моим учителем композиции в Консерватории был Юрий Ищенко, который в свою очередь учился у Лятошинского (не будучи, правда, официальным студентом) и впоследствии исследовал принципы его оркестровой техники в ряде музыковедческих работ. На протяжении уже почти шести лет я отдаю также и косвенную дань Лятошинскому, актуализируя фигуру композитора Владимира Загорцева (1944–2010), одного из его видных учеников и преемников, чьё наследие сейчас настоятельно требует переоценки.
Творчество Бориса Николаевича Лятошинского является не только одной из важнейших страниц прошлого украинской музыки, но также и безусловной константой её музыкального настоящего. Верю и знаю, что будущее также за ним.
Лятошинский Гала прозвучит на Bouquet Kyiv Stage 21 августа
Программа и расписание Фестиваля здесь.
