Музыкант, продюсер, лидер групп Rotfront и Shtetl Superstars Orchestra, сооснователь культовых берлинских  дискотек…, — многоточие потому что  это  правда, прямо в эту секунду в этом списке может появится новое дело, —  Юрий Гуржи о том, как провел карантин  (результат все увидели и услышали на Книжном Арсенале-2021), о своих музыкальных проектах, о музыке, из которой вырос и той, которая с ним сейчас.

Юра, ты живешь в Берлине больше половины жизни, и  каждый год участвуешь в двух-трех больших проектах, связанных с Украиной. Почему эта связь не ослабевает, а, кажется, наоборот, растет?

— Во-первых, у меня тут осталось и появилось какое-то количество друзей, с которыми я и не планировал прерывать контакт. А технические возможности развились до такого уровня, что все это достаточно просто делать, несмотря на то, что я живу далеко. То есть, когда есть физическая возможность, эти границы можно переходить. Как показал прошлый год, можно это делать и дистанционно. Но мне приятно возвращаться сюда. Я считаю, что есть некоторые вещи, которые не просто интересны, а очень важны (как проект на Донбассе в прошлом году). Ну и есть вещи, которые доставляют искреннее удовольствие – а о степени их важности не мне решать.

Хочу провести ревизию твоих проектов. Хип-хоп-опера, посвященная Бандере.

— Там принимал участие один украинец, художник Николай Карабинович, но играли мы её в Берлине. 

Проект с детьми на Донбассе?

— Да,  «Misto to go–2» , в ноябре прошлого  года.

Что еще?

— Я записывал альбом «Пси» с «Жаданом и Собаками» (это было пару лет назад). Я когда-то приезжал с RotFront на фестиваль Stare Misto, позже на Дни немецкой культуры. Буквально пару недель назад мы с Сергеем Жаданом начали новый проект на тексты обитателей харьковского Дома Слово.

Да, ну и ещё есть то, что мы думали сделать на «Арсенале» в прошлом году, но тогда у нас, естественно, не получилось. Но зато у нас новая коллаборация: со стороны Володи Каминера – книга, с нашей с Володей стороны – альбом, ну и теперь случился перевод книги и перевод (частично) текстов из альбома. На Арсенале мы будем петь песни, которые мы вдвоем с Володей писали. И что-то еще такое, что я упустил, есть наверняка.

Наверняка. А на какой музыке ты вырос?

— Ох, это разговор надолго. У меня не складывалось с детским садом: я все время болел,  мы жили с бабушкой, дедушкой и родителями в одной небольшой квартире. Мой дедушка был страстным меломаном. Он мог бы стать диджеем, если бы родился лет на сорок позже. У него был очень… эклектичный вкус. В общем, у него была коллекция пластинок, кассет и бабин. Это был такой странный набор: от поп-музыки 1960-х – 1970-х до немецкого диско, частично там была и какая-то еврейская музыка, — я уже не смогу ее идентифицировать, эта такая история, которая тянется у меня десятилетиями, и я пытаюсь ее вспомнить, воссоздать, найти ту самую еврейскую музыку. Конечно, дома у нас звучали сестры Берри, какие-то фрагменты советской эстрады и минимальная доля, прости господи, бардов,  — но это уже больше мои родители, это то, что мне сейчас, например, сложно слушать, у меня начинает слегка дёргаться глаз. Я тут же вспоминаю наши байдарочные походы в ранних 80-ых, а я на самом деле тогда не очень любил природу. Это были такие походы на месяц: с родителями и их друзьями, тушёнкой, песнями у костра. Я это все слышал, и с тех пор отношение у меня к этой туристской романтике….неоднозначное.

А что влияет на тебя, меняет вкус сейчас?

— Есть необъяснимые вещи – случается какое-то вдруг увлечение, а уже через пару месяцев мне сложно понять, что я там услышал. Либо что-то запало, и уже не отпускает годами. У меня вообще есть теория, что все это связано с сердечным ритмом: есть какие-то вещи, которые резонируют. На самом деле я, честно говоря, ничего не знаю про анатомические подробности, так это себе представляю. А может быть, это такой естественный процесс: в определенном возрасте, скажем, нравятся вещи более агрессивные или, наоборот, более танцевальные. И ты вслушиваешься в детали. 

Но я на самом деле довольно постоянен во вкусах. В моей фонотеке практически нет ничего, что мне бы не хотелось иногда переслушивать. Был какой-то момент, когда я ничего не слушал, кроме регги, корневого, ямайского, 1960-х – 1970-х, и это очень сказывалось и на всей музыке, которую я тогда играл. Но это ушло. В эту прекрасную музыку я могу иногда вернуться, но я уже не готов слушать ее с утра до ночи. 

Какие-то вещи слушаются совсем иначе с прошествием времени. Как музыкант, я стараюсь развиваться и узнавать о каких-то новых вещах. Очень интересно, по прошествии 10-20 лет, переслушать то, что нравилось в детстве. Моему сыну сейчас  шестнадцать, у него, что удивительно, тоже эклектичный вкус, как у его прадеда. И назвали его в честь моего дедушки. Он мне присылает свои рекомендации (после того, как это много лет делал для него я). Это очень трогательно. Я не только знаю эти рекомендации, но и давно люблю. Френка Заппу недавно рекомендовал мне: «Папа, послушай этого исполнителя».

Открывает мир отцу?

— Да, очень круто! У нас с ним принят такой музыкальный пинг-понг, это кайф.

В какой-то момент ему позвонил хозяин одного из клубов, и предложил Володе почитать. Мероприятие начиналось в 10 вечера,  читать уже было бы как-то странно. Начался поиск альтернативных вариантов.

К тому времени мы с Володей раз в неделю обменивались кассетами, какими-то дисками. И мы решили покрутить вот эту самую музыку — ну или ту её часть, которая нам тогда казалась танцевальной.

На первой дискотеке  было 300 человек, все – немцы. Мы ожидали там увидеть своих, то есть людей из своего интернационального круга, а пришли — совершенно незнакомые люди. Им неожиданно понравилось: они прыгали так, что дрожали-скакали наши CD-плееры.

Я не знаю, добились бы мы такого эффекта во второй раз. Наверное, да. На этом нашем мероприятии присутствовали люди, которые тогда открывали новый небольшой клуб в районе Mitte (недалеко от того, где мы с Володей живем). Впечатленные происходящим, они спросили: «А не хотели бы вы у нас раз в две недели такое делать?» Если коротко, этим мы и занимались следующие 15 лет. 

Мы увидели, что это работает. Музыка, которую мы подбирали, частично сознательно, а иногда – интуитивно, она была совершенно неизвестна немецкой публике,  при этом она свежо звучала. С другой стороны, в этом была здоровая доля экзотики – под эту музыку можно было танцевать, она была не слишком неудобной (а бывает такая экзотика, которой слишком много) для танца.

Мы поступали по такому принципу – то, что нравилось нам и под что хотели танцевать мы сами – приносили и пробовали на бедных немецких подопытных кроликах много лет. И так продолжалось до 2014 года.

Из-за войны?

— Да. Несмотря на это, в названии дискотеки была отсылка к идиоме,  это была всё же такая шутка для тех, кто понимает. Выяснилось, что есть масса людей, которая не знает этого, и каждому объяснять снова и снова — сложно. Объяснять шутку — не для всех смешную, а для некоторых даже обидную – зачем это делать? Как диджейский дуэт мы тогда разошлись, но остались друзьями и общались не менее интенсивно, просто не выходили вместе на сцену под этим именем.

«Кажаны» появились тогда… или позже?

— Эта история, действительно, «коронная». В марте прошлого года и у меня, и у Володи полностью обвалились рабочие графики. Мы с Володей соседи, и вот за кофе в марте кто-то из нас вспомнил, что за все эти годы мы прямо или косвенно имели отношение к музыке, но при этом никогда вместе музыку не делали – на дискотеках мы ставили чужой материал. Я делал какие-то свои вещи, Володя тогда не был участником моих музыкальных проектов, хотя и поддерживал меня всегда добрым словом. И вот в марте 2020-го я ему говорю: «Слушай, а давай попробуем написать вместе песню». Попробовали: первую написали за полчаса. Мы позвали нашу подругу, джазовую певицу с беларусскими корнями Анну Марголину.  Все это было — дистанционно, в локдаун. Одной песни нам показалось мало, мы решили сделать вторую. На неё позвали Катю Ташеву, нашего болгарского соловья, певицу RotFront’a.

Так мы провели 13 недель… раз в неделю по песне – сложился такой строгий  график. Сначала Володин сын, а потом и мой делали на наши песни видео, потом мы сами стали делать видео. В общем, в понедельник мы переосмысливаем новости; во вторник Володя пишет текст; в среду я пишу музыку; в четверг мы это отсылаем певицам; в пятницу они присылают голоса, и я это свожу; на выходных мальчики делают видео. То есть, это был такой дневник, пополняющийся с немецкой пунктуальностью.

Музыкальный коронавирусный дневник, как и «Втрачене літо»?

— Да, это истории, которые шли параллельно. Они очень похожи. В книге мы с группой все время возникаем, и это не случайно.

Расскажи о концерте на Книжном Арсенале.

— В прошлом мае мы должны были приехать по приглашению Сергея Жадана в рамках его кураторской программы и выступить, тогда ещё непонятно с чем. С Сергеем мы дружим довольно давно. Мы втроем не раз сидели за общим столом, но ни разу вместе не выступали.

И вот теперь, когда прошёл уже год с хвостиком, этот момент настал! И теперь у нас уже есть, что показать. Во-первых, вышел отличный перевод актуальной книги Каминера, сделанный Оксаной Щур и Сергеем. А ещё Сергей пел у нас заочно на альбоме, и сегодня, собственно, мы впервые исполним это живьем и втроем. Так что сегодня будет уникальный случай, мировая премьера: сегодня Сергей впервые споет с нами на сцене. Кроме того, Сергей почитает тексты из украинского перевода, а Володя – из оригинала. Мы смешаем тексты с песнями.

Четкого плана нет, на него не было времени.

Будет импровизация?

— Будет импровизация, но все вводные для хорошего концерта есть.

О музыке и гражданской позиции. Есть такое убеждение, что «музыка вне политики». Ты согласен с этим?

— Нет, конечно.

 То есть твоя позиция обязательно будет озвучена совершенно четко?

— Да, когда изложение моей политической позиции уместно, я всегда ее озвучиваю, если есть какая-то сомнительная ситуация, я ее озвучиваю заранее, чтобы ни у кого не возникало сомнений. Я не езжу, скажем, на гастроли в Россию много лет.

Главные уроки карантина для тебя?

— Я – человек структуры, мне нужна стройная система координат. И я во время карантина понял это отчетливо. Обычно у меня было мало свободного времени. В карантине была возможность полностью расслабиться – я видел, что этому искушению поддались многие мои коллеги, на самом деле это привело к депрессии и срывам. Я не мог себе такого позволить. В общем, я понял, что нужно быть готовым меняться и приспосабливаться к обстоятельствам. У меня всегда был и  оставался такой маяк: я знал, что я хочу заниматься чем-то, что будет связано с музыкой. Я, понятное дело, не пишу особо ни для какой рекламы, не занимаюсь коммерцией. Но каким-то образом за это время ко мне приходили новые проекты, и это, несмотря на тяжёлое время, был всё же позитивный опыт.

Какую-нибудь книжку купишь на «Арсенале»?

— Думаю, что таких книжек будет много.

Текст: Вика Федорина

Фото: Игорь Нещерет, Книжный Арсенал