Украина, музыка (наука и политика), Бетховен (и Ковалинас), традиции, — композитор, соучредитель Kyiv Contemporary Music Days Альберт Сапрыкин рассказывает, как все устроено в KCMD.

Расскажите мне о своем образовании.

— Образование мое — музыкальное, я учился играть на фортепиано в классе Ирины Липатовой. Она стала моим учителем, позже — дорогим другом. Мое знакомство с инструментом же произошло в комнате, где я жил. Я решил на нем что-то сыграть, думая, что все музыканты так этим всем и занимаются — садятся за инструмент или берут инструмент в руки и начинают что-нибудь с ним делать. И довольно долго, с того момента, как я стал посещать уроки игры на фортепиано, меня искренне удивляло, и что есть музыка, которую написали другие дяди или тети (некоторые из них уже и мертвы), а мне теперь это всё нужно разучивать и играть. Сильно страдал я в детстве в связи с этим. Затем как пианист я учился в Киевском училище имени Глиера в классе Юлианы Яблонской. Там же у Борислава Стронько я получил первые настоящие уроки композиции. Дальше началась большая и веселая история. Сперва без особых надежд я поехал в университет музыки и сценических искусств в Граце поступать как пианист. Меня взяла себе в класс Милана Чернявская. Через месяц я (уже как композитор) — и снова без особых надежд — сдал экзамены и неожиданно стал студентом Киевской консерватории в классе Льва Колодуба. Я оказался перед фактом, что и там, и там учусь на дневном отделении. Следующие четыре года я жил между двумя городами. 

Как все было с вашей академической успеваемостью?

— Я делал акцент на Киеве в связи с тем, что мне было интереснее композицией заниматься. Свой выбор я объяснял так: поскольку те кредиты, которые я получал в Граце, не зачлись бы в Киеве (система образования в Украине таких штук не подразумевала), а обратная история была вполне реальной — в Граце те предметы, которые я проходил в Киеве, мне бы засчитали, — есть смысл проводить больше времени дома.

Вы что-то написали за это время? Вашу музыку где-нибудь можно услышать?

— Публичная составляющая моей музыки сейчас на пути становления. В ранние студенческие годы я как рыба в воде себя чувствовал во всем, что касается публичности. Много играл свою музыку и обращался к друзьям-музыкантам с просьбой ее исполнить. На третьем курсе наступил хорошо понятный моим коллегам кризис: по-старому уже не можешь и не хочешь, а по-новому еще не понимаешь, как. Это был период адской самокритичности и граничащего с нарциссизмом желания соответствовать априори недостижимому идеалу. Конечно же, это привело к тому, что моя музыка постепенно стала исчезать из публичного пространства. 

Когда в 2015 году в мои 24 начала разворачиваться история с Kyiv Contemporary Music Days, мне было уже не до своей музыки. Я нашел пространство для создания чего-то, что мной видится как общественно полезное. Для меня было принципиальным, чтобы моя музыка там не звучала, чтобы KCMD воспринималась не как мой композиторский проект, а как проект, в котором участники музыкального — и более широкого — сообщества могут увидеть для себя ценность и присоединиться к нему. Такие прецеденты в кои-то веки создавать полезно.

Как и для чего вы придумали Kyiv Contemporary Music Days?

— Эта история вызревала постепенно. Когда я учился в Граце, завел дружбу с тремя музыкантами: Джунией Макино, скрипачом из Японии, Дарко Хорватичем, кларнетистом из Сербии, и Францишко Мораишем Франко, гитаристом из Португалии. Мы много времени проводили вместе: говорили о музыке, о жизни, музицировали. В начале 2015 года все разъехались кто куда, а в апреле — на одном из наших совместных скайпов — решили, что было бы здорово встретиться снова. Сошлись на Киеве как локации. Обсуждая, когда это будет возможным, пришли к выводу, что всем удобно в декабре. Затем подумали: а почему бы не дать концерт нашего ансамбля? Мы не встречались с музыкой для такого состава (кларнет, скрипка, гитара, фортепиано) и решили сделать call for scores. 

В ту пору мы думали исключительно о киевских композиторах, которым предлагали написать произведения для нас, после чего планировали какие-то из них включить в программу декабрьского концерта. Но все пошло иначе: и по плану, и не по плану. Нам стали присылать произведения композиторы из разных стран. К примеру, первым приславшим свою партитуру был композитор испанского происхождения, живущий в Зальцбурге — Агустин Кастилла-Авила. В конце концов нам пришло 48 произведений: и для квартета, и для трио, и для двух инструментов, и для инструментов соло. Некоторые из композиторов заинтересовали нас не только как авторы музыки, но и как личности, и думалось в сторону того, чтоб презентовать их в Киеве. Я им стал писать письма наивного детского содержания: «Спасибо за вашу партитуру! Вашу музыку мы в декабре исполним, а если вы найдете это возможным, приезжайте в Киев. У нас, к сожалению, нет денег, чтобы оплатить вам дорогу. Но с проживанием что-то придумаем. Просто знайте, что мы были бы рады». Отозвались все, кого я тогда пригласил: Агустин Кастилла-Авила, Томаш Скверес,  виолончелист и композитор из Вены польского происхождения, португальский композитор Жайме Рейш, известный в Украине Сергей Невский и Михаель Келль — немецкий философ и композитор.

Это же авантюра. И они приехали?

— Да! Сейчас мы говорим о том, что происходило летом и в начале сентября: в тот период они дали свое согласие. 

В этот же период я стал всё отчетливее осознавать, что у киевской аудитории есть запрос на современную музыку, особенно оркестровую. С этим по сей день много проблем: в редких случаях появляется возможность купить билет на концерт, где услышишь современную академическую музыку, написанную для оркестра. Собственно, так возникла мысль сделать подобный концерт в рамках проекта. С таким предложением я обратился к дирижёру Михеилу Менабде. Параллельно, уже зная, что наш проект планируется, со мной встретился Виталий Кияница. Он вместе с другими участниками Sed Contra Ensemble готовился сделать концерт в декабре, и предложил провести его рамках нашего проекта, чтобы «не делить аудиторию». Антоний Барышевский откликнулся на моё приглашение предложением сыграть все шесть фортепианных сонат Галины Уствольской. Так — шаг за шагом — проект разрастался. Все закончилось тем, что в декабре в течение 10 дней состоялось 17 мероприятий при участии 23 музыкантов из 11 стран на 10 локациях — в Киеве и во Львове. 

Начался фестиваль концертом оркестровой музыки в «Мыстецком арсенале». Там прозвучали Анре Дальбави, Тристан Мюрай, Тору Такэмицу, Джачинто Шельси; тот концерт посетило 450 людей — на 150 больше, чем мы планировали, — что стало для нас неожиданно приятным стартом: команда впервые увидела глаза аудитории, для которых восемь месяцев работала. Мы поняли, что нам есть для кого трудиться: у аудитории есть запрос, а у нас есть внутренний ресурс. Так появился Kyiv Contemporary Music Days. А в тот апрельский вечер, когда мы скайпились с Францишко, Джунией и Дарко, и мысли о фестивале не было. 

Это же большое хозяйство: это какое-то количество площадок, деньги, люди, человеческий ресурс. В какой момент вы поняли, что эта инициатива — «Приезжайте к нам в гости» — станет вашим занятием?

— В 2015 году было ощущение, что «этот ребенок собирается родиться». Соответственно, все что мы можем сделать — это либо подставить руки, либо не подставлять их. Мы решили подставить. Мы себя воспринимали как обслуживающий персонал, облегчающий процесс появления этого ребенка на свет. 

Сначала все вы были волонтерами?

— Да.

Как долго продолжалось это волонтерство?

— Первый проект, в рамках которого произошла оплата труда команды, состоялся в 2017 году.

Сколько произошло концертов и фестивалей за эти два года?

— Итак, фестиваль 2015 года; затем небольшой проект в рамках Malevich Days; в сентябре 2016 года мы организовали еще один фестиваль, в рамках которого, в том числе, состоялись первые для KCMD международные мастер-классы для композиторов и ещё один концерт с оркестром — там прозвучала украинская премьера скрипичного концерта Дёрдя Лигети. В декабре 2016-го провели вторую итерацию декабрьского фестиваля, к которому присоединились музыканты из Ensemble Modern и Internationale Ensemble Modern Akademie. 2017-й был насыщен событиями с января по декабрь: концерты камерной, электроакустической музыки, лекции, воркшопы, три итерации мастер-классов и — в завершение — 18-дневный декабрьский фестиваль.

Вы не переставали сочинять музыку, музицировать? Или стали менеджером? Как изменилась ваша музыкальная профессия?

— «Серьёзную» академическую музыку я в тот период не писал. Вот, предположим, делаем мы мастер-классы для композиторов и посвящаем этому с командой три месяца. На выходе имеем 10 композиторов-участников мастер-классов, которые создают, соответственно, 10 новых произведений. Если я эти два месяца потратил бы на написание музыки, появилось бы одно произведение одного композитора. Такая логика неприменима к искусству, но в тот момент мне было интереснее быть актором, способствующим появлению на свет «культурного продукта». Я получал удовольствие от такого рода деятельности. Плюс для меня важным было и продолжает оставаться ощущение причастности к команде, которая объединена мыслью о служении и о том, что наш труд является полезным для энного количества людей из энного количества стран. Кроме того, такого рода проекты являются опытом, меняющим тебя изнутри и способствующим внутреннему росту.

Как вас менял этот проект?

— Я начал не только верить в людей, но и видеть, что эта вера имеет под собой основание, проявляемое в жизни. Так сложилось, что с самого начала в Kyiv Contemporary Music Days по своей воле объединились вокруг идеи люди, часть из которых даже не имеет отношение к музыке. Это было после 2014 года. У людей в сфере культуры не возникало вопроса «Зачем это делать?». Очевидно, зачем. Возникло в кои-то веки осознание себя как субъекта: изменения в стране, в которой живешь, в твоих руках.

После 2014 года — вы имеете в виду Майдан?

— Да, Революцию достоинства. 

Вы наблюдали за изменениями рельефа в вашей профессии с 2014 или с 2015 года. Какие атрибуты внутри профессии меняли свои очертания?

— Мне кажется, ключевым является то, что в нашей профессии стал вербализироваться аспект, связанный с ценностями. Я не говорю, что среди музыкантов старшего поколения нет людей, для которых ценности являются фактором, влияющим на принятие решений. Но, по крайней мере, среди музыкантов моего поколения я себя причисляю к тем, кто до 2014 года наблюдал в себе некий космополитизм: мол, музыка вне политики.

Теперь вы думаете, что это не так?

— Да, теперь я думаю, что это не так. Под «политикой» я имею в виду все, что связано с процессами, в которых задействовано больше трех человек. Это — про систему, которая функционирует согласно определенным правилам, и про участников этой системы, влияющих на её правила. Осознание этого начало приходить ко мне в конце 2013 года. Помню, в декабре нам, студентам, часть профессоров говорила: «Это не ваша история. Не давайте себя втянуть в политику. Ваше дело — писать музыку». Вовсе нет: конечно, это наша история.

Как состояние музыки может влиять на общество?

—  Я часто сталкиваюсь с вопросом «зачем академическая музыка государству». С одной стороны, для меня музыка — способ взаимодействия с миром, это то, как я дышу, то, как я перевариваю информацию. Поэтому для меня вопрос не стоит, и мне сложно поставить себя на место человека, устроенного иначе. С другой стороны, для государства (институты, которым граждане делегируют роль строителя системы) музыка — эффективный утилитарный инструмент, помогающий в достижении конкретных целей. Из очевидного, понятного и лежащего на поверхности —  культурная дипломатия. Музыка может быть инструментом создания публичного блага, доступного представителям всех государств, в том числе и нашего. В момент, когда мы себя проявляем как актор, такое публичное благо создающий, мы обретаем субъектность, выступаем на равных с другими государствами, и обнаруживаем себя в позиции не просящего, а дающего и приглашающего к взаимодействию.

Украина находится в состоянии войны семь лет. Война происходит не только на востоке страны, но и в умах граждан тех государств, от которых, хотим мы этого или нет, зависит наша судьба. Граждане других европейских стран и стран Северной Америки в какой-то момент приходят на выборы и голосуют за того либо иного политика. Представим, что при этом один политик говорит согражданам о великой российской культуре и о том, что, возможно, пришло время снять санкции с России, отказать Украине в предоставлении вооружения, прекратить дорогие совместные военные учениях с украинской армией и вернуться к партнерству с Россией в формате just business. Другой же политик все вышеперечисленное не поддерживает и говорит об Украине как о государстве, разделяющем и отстаивающем — высокой ценой! — ценности цивилизованного мира. Культура — эффективный инструмент влияния на решение, принимаемое человеком в кабине для голосования. К российской культуре в Западной Европе испытывают мощный сентимент. Об Украине знают значительно меньше.

Вы способствуете проявлению этого сентимента?

— Проявлению всего спектра эмоций, возникающих при взаимодействии с украинскими акторами в сфере культуры. А культурой той Украины, которую я знаю — моей Украины — делиться в радость.

А какая она, ваша?

— Если говорить о музыке, парадоксальным образом мы, в отличие от представителей школ Западной Европы, благословлены отсутствием груза многовековых традиций. Это способствует процессам, которые подразумевают открытость ко всем возможным проявлениям музыканта в музыке в противовес местами религиозной приверженности к определенному течению. Не поймите неправильно: музыкант в Украине на каждом шагу сталкивается с серьезными проблемами. Но очевидно и то, что происходящие в Украине процессы достигли точки невозврата на пути к формированию экосистемы, создающей условия для, с одной стороны, синергии и появления феноменов, в других условиях невозможных; с другой — для знакомства с другим и узнавания себя через другого. Моя Украина — об этом.

Совершаем квантовый скачок. Вы не можете проводить фестивали (мир закрыт на карантин), и запускаете «Науку логики Бетховена». Как вы придумали этот цикл? Какая была связь? Сначала Ковалинас или Бетховен? Сначала был карантин, а потом ваш ответ карантину?

— Ещё в те дни, когда о коронавирусе в Украине слышали лишь в новостях как о странной и далекой проблеме, мы (Николай Ковалинас, Goethe Institut, KCMD) планировали организовать серию лекций о Бетховене. Мир планировал в 2020-м праздновать 250-летие композитора.

Kyiv Contemporary Music Days — образовательно-концертная платформа современной академической музыки. К чему здесь, казалось бы, Бетховен? Так ведь Бетховен —  самый современный композитор по Ковалинасу, а мы его точку зрения здесь разделяем. Бетховен, собственно, создал «базовые настройки системы», в рамках которых академическая музыка существует по сей день. Ковалинас называет его «первым композитором» в том значении, которое мы сегодня применяем по отношению к этой профессии. О ком, как не о Бетховене, в 2020 году говорить? Кому, как не Ковалинасу, о нем говорить?

Да, у вас есть лектор-суперстар — лектор, который интересен и понятен всем. Обидно и глупо было бы его не использовать. А кто еще? Есть ли у нас такие готовые лекторы, которые способны собирать стадионы?

— Фигура выступающего играет ключевую роль. Но ведь дело и в том, как проект упаковывается, как он коммуницирует и какие вербальные/невербальные месседжи в проект закладываются.

Почему именно Николай Ковалинас? В том числе потому, что он — абсолютно непубличный (как бы сложно ни было в это поверить, когда смотришь его лекции) композитор и музыковед, носитель идей и взглядов, которые, по моему убеждению, должны быть доступны значительно более широкой аудитории, чем пять студентов в классе на 4-м этаже консерватории.

Собственно, с этой целью в 2017 году первый большой проект с Николаем Ковалинасом — «Чисто о музыке» — был запущен. На его лекции приходили тогда от 100 до 200 людей, что действительно много. Особенная красота тех лекций заключалась в том, что среди аудитории, в течение двух часов внимающей лектору, говорящему о Веберне, Аристотеле, Тертеряне, Мамардашвили и Лютославском, музыкантов было процентов 15-20, не больше. 

Ме́та-цель «Науки логики Бетховена» для меня заключается в том, чтобы композитору или композиторке в условном 2093-м году — когда уже никого из нас не будет в живых! — так же повезло, как и мне, когда я оказался на лекциях Ковалинаса в 2009-м году. Чтобы в момент, когда тебе, молодому, еще ничего не понятно, у тебя был по крайней мере доступ к человеку, который тебе поможет и спасет от того, чтобы тобой играл дьявол.

Кто еще?

— Юрий Чекан — потрясающий лектор. Так же Ирина Тукова: она умеет посвятить в мир музыки людей, не обремененных музыкальным образованием (как это сложно!). Я не могу сказать, что видел в деле многих лекторов, поскольку со всеми, кого знаю, взаимодействовал в консерваторские годы. Опыта посещения публичных лекций о музыке у меня мало. Да и, как мне видится, не так много в Украине лекторов, которые говорили бы с широкой аудиторией о современной либо вообще об академической музыке. Я уверен, что такие есть — и не только в Киеве, но и в Днепре, Одессе, Харькове, во Львове. О ком-то из них я слышал, но не знаком с их работой. Я вижу большой потенциал среди музыкантов молодого поколения: они всё больше либо публично говорят об академической музыке, либо делают проекты, связанные с ней. Не могу не сказать об Алексее Шмураке, работа которого вызывает большой интерес у людей, интересующихся музыкой и искусством в принципе, но не являющихся профессиональными академическими музыкантами.

А у вас есть четкий план того, чем будет заниматься ваш фестиваль, пока мы живем без открытых границ?

— Расскажу на примере «Науки логики Бетховена». Мы думали в сторону живых лекций, но до Украины добралась пандемия и потихоньку стала уносить жизни людей. Стало понятно, что нужно искать способы переформатирования. Мы в команде долгое время работали, задавались вопросом: что есть в обычном концерте как феномене такого, что зритель (воспринимающая сторона, реципиент) не получает, смотря видеозапись либо стрим? Мы задумались: какую добавленную стоимость несет событие, собирающее в одном помещении людей, которые на протяжении часа-двух слушают музыку.

Совместный опыт?

— В первую очередь — качественный контент. При этом прослеживается совместный опыт, ощущение единства. Это — и про ощущение атмосферы мероприятия. Любое мероприятие имеет определенную атмосферу, на формирование которой влияют многочисленные факторы. Также это — про знакомство и выстраивание в голове у реципиента отношений с личностью либо личностями на сцене (это может быть и восхищение, и категорическое непринятие, и все остальные на спектре между первым и вторым эмоции). Мы взялись разрабатывать проект, который помог бы средствами кино создать условия для появления тех самых элементов добавленной стоимости, и, возможно, по пути найти новые составляющие, которые как раз возможны благодаря тому, что я называю средствами кино. Так мы придумали проект «Дослідження білого». На выходе это — аудиовизуальный материал, который сперва погружает зрителя в атмосферу мероприятия и знакомит с личностью солистов (а, значит, реципиент инвестируется эмоционально), делает зрителя свидетелем разговора о музыке, которая вскоре прозвучит (соответственно, реципиент инвестируется интеллектуально). Это способствует приоткрытию дверцы в мир музыки для человека, которому музыка эта может быть сперва неблизкой и не до конца понятной. 

Таким образом, к моменту, когда  на последнем этапе звучит, собственно, музыка, зритель готов к ее восприятию на качественно другом уровне и становится причастным к ней.

Над этим проектом мы продолжаем работать. В прошлом году мы сделали видео-прототип с контрабасистом Назаром Стецем: провели съемки и два месяца монтировали, проверяя, что работает, а что — нет. 

С таким вот опытом команда приступила к «Науке логики Бетховена». Особенность лекций Николая Ковалинаса заключается в нестандартности их формата: лектор не просто озвучивает информацию; элемент его взаимодействия с аудиторией крайне важен: он влияет на подачу материала. Конечно, было понятно, что во время пандемии лекции нужно проводить без аудитории. Съёмки делали в помещении партнера проекта — в новом зале Goethe Institut на Лаврской. Вместе с тем мы понимали, что в любом случае на съемках будет присутствовать команда, которая может выступать и в роли аудитории. Перед режиссером, операторами и всей командой проекта, состоящей из семнадцати людей, стояла сложная задача — передать зрителю атмосферу мероприятия при условии, что участниками этого мероприятия являются лектор, три оператора и четыре человека, сидящие в медицинских масках. При всей странности ситуации это все равно аудитория, и взаимодействие с ней — в случае с Николаем Ковалинасом — все равно происходит и является важным элементом происходящего.

Вызовы, вставшие перед нами как организацией, связаны с тем, что вся наша деятельность заточена на проведении мероприятий, собирающих людей в закрытых помещениях. Не самые благоприятные условия во время пандемии. Мы нашли возможность элемент этой причастности аудитории к чему-то большему всё-таки сохранить, пользуясь инструментами, которые на ходу — по крайней мере, для себя — открывали. Еще, конечно, идет речь о коммуникации: мы премьеру каждой из лекций коммуницируем и оформляем как отдельное публичное мероприятие.

Вы это делаете очень-очень красиво.

Они бесплатны будут и потом?

— Они и сейчас бесплатны.

Уточню,  когда цикл завершится, вы закроете к нему доступ и будете показывать лекции за деньги?

— Нет, конечно.

Круто! Работаете с отзывами на лекции Николая Анатольевича?

— Самыми интересными мне кажутся отзывы людей, которые не являются профессиональными музыкантами. В сравнении с серией лекций 2017 года — «Чисто о музыке» — «Наука логики Бетховена» более нишевая. Вместе с этим, мы позиционируем ее как такую, в которой дверцы для не-музыканта все-таки приоткрыты. Мне хочется верить, что те принципы мышления и логика в музыке, о которой говорит Николай Ковалинас, применимы и к другим сферам искусства, да и жизни в целом. Но я, конечно, подвержен когнитивному искажению, известному как проклятие знания. Я настолько внутри, что не могу представить, как это — быть снаружи. 

Отзывы не-музыкантов часто звучат так: «не до конца понятно, но как же интересно!». Местами слышу, что та либо иная фраза Николая Анатольевича возьмет да запомнится, станет внутренним мемом в компании. В команде KCMD таких мемов много. Мы можем диалоги выстраивать цитатами из лекций. Все в шоке, но больше всех в шоке логика сонатной формы! Нормально? Нормально. Никто ничего не понял. Запоминаются, конечно, не только фразы, но и идеи, этими фразами излагаемые. 

Музыканты, функционирующие в сфере популярной музыки, не всегда, слава богу, знают о том, что такое главная и побочная партия. Они, делясь впечатлениями о лекциях, озвучивают мне вещи, неожиданные для меня как академического музыканта. Я даже не очень чувствую себя готовым их пересказывать, настолько они мне кажутся светлыми и интимными.

Вот ещё что меня забавляет: мы впервые создали продукт, жизнь которого происходит в сети: на YouTube и Facebook. Так вот, положительные отзывы мы получаем чаще в личных сообщениях.

А ругают публично?

— Редко, но появляются комментарии, на которые просто не знаешь, что ответить. Это новый опыт. Нормально? Нормально!

Фото: Сергей Анищенко